Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов - [30]

Мужики взвесили ситуацию и поняли: на обратном пути шубу у Ларисы Федоровны придется отобрать.

Как уж они с нею объяснялись – ни один из них не смог складно описать. Перебивали друг друга, смеялись, краснели и хватались за головы… Я уж не стала их пытать. Но шубу привезли обратно во Фрайбург.

После этого путешествия Михаэль забросил шахматы и русский язык навсегда, а Штэфан загорелся желанием его выучить. И стал моим самым талантливым и успешным учеником за всю историю моего преподавания.

Орфей спускается в ад (2009)

Я возвращаюсь к этой истории снова и снова, потому что забыть – не могу.

Однажды я спустилась в подвал морга по каменной лестнице со сбитыми ступенями. Сам морг был небольшим обшарпанным зданием на окраине кабардино-балкарского города N. Место говорит само за себя – всякий морг неприятен, как бы прилично он ни выглядел, а этот – выглядел неприлично. Но я понимала, куда иду, и не ожидала узреть там чего-либо приятное – разве труп может быть приятным? И как бы его ни поправили, ни подпудрили и ни украсили цветами – труп есть труп: тело, искаженно и отдаленно напоминающее того человека, который был его душой.

Я должна была забрать тело моей подруги и увезти из России, чтобы похоронить во Фрайбурге. Почему я должна была? Потому что она была хорошим человеком. Потому что я была ее работодателем. Она была из поволжских немцев, которых Сталин мытарил по Сибири, Алтаю и Казахстану, затем ее семья поселилась на Кавказе, и уже взрослым человеком, с мужем и детьми, приехала она из города N в Германию, потому что мечтала о своей исторической родине, как многие русские до мозга костей люди, в жилах которых, однако, протекает немецкая кровь. Человек же ищет счастье и надеется, что найдет.

Растет человек в Германии, но знает, что родился в России: настанет время, и он, наслушавшись разных историй, злых и добрых, разной музыки, высокой и низкой, просмотрев по диагонали произведения русских писателей – знаменателя и тут не подведешь, – соберет рюкзак и поедет туда, где была замешана его кровь, поедет, чтобы, отбросив все пестрые впечатления от сказок об этой стране, которых он по жизни нахватался, самому все увидеть и познать. Волнительней нету путешествия.

Или в России живет, зная, что он немец. Как он там живет? Не мечтает разве увидеть хоть краем глаза страну предков? А уж если жизнь не складывается, то земля та становится целью, предметом всех надежд и желаний…

Это трудно – ощутить себя на земле предков чужим. И еще труднее – справляться с этим чувством. Ах, сколько русских, у которых в метриках значилось «немец», приехали в Германию и ощутили, насколько они русские – настолько же, насколько в России они пытались ими не быть…

Анна не позволяла себе унывать и хотела чувствовать себя в Германии как дома. Хоть и была она немкой, да только никто не встретил ее тут с распростертыми объятиями. Ей было очень трудно. Но, глядя на ее лучезарную улыбку, никак нельзя было об этом догадаться. Она проявляла изобретательность, чтобы чувствовать себя при деле, а следовательно – при настоящей жизни. Она даже открыла трактир, не ресторан, но трактир, в котором без устали пеклись блины и лепились вареники.

Она всегда хорошо выглядела – при макияже и прочем маникюре, как настоящая русская женщина, но как только я оформила ее сотрудником своей фирмы, она стала к тому ж исполнять свои обязанности с тщательностью и дотошностью немки. Я ее застраховала – типично по-немецки, а она всячески сопротивлялась – типично по-русски.

Моя фирма в то время только приступила к новой, узкоспециализированной деятельности: имплантации слуховых аппаратов глухим детям, что в России было еще слабо развито, особенно подальше от Москвы и Петербурга. Мы опекали и маленьких, и уже взрослеющих пациентов на всем отважном пути: от первого обследования до послеоперационной реабилитации. В этот процесс включались совсем не медицинские задачи: и поиск спонсоров для детей, то есть истоков финансирования операций, и организация благотворительного фонда, и мастер-классы для хирургов и специалистов, и даже, о чем я со скромной гордостью могу сказать, внесение помощи глухим детям в бюджет Московской области, для чего нашими стараниями удалось внести поправку в закон о детском здравоохранении… Поле для деятельности было непаханым.

Щербатые ступени закончились лужицей в бетонном полу, где мокли останки сигарет. Я перешагнула ее и вступила в царство мертвых.

Я предложила Анне быть представителем нашей фирмы в N. Это было для нее настоящим подарком – быть полезной своему городу, своей республике и при этом неплохо зарабатывать! Анна с таким энтузиазмом вступила в дело, что самые неотзывчивые отзывались: ведь для того, чтобы помочь одному глухому ребенку, необходимо иногда преодолеть глухоту десятка взрослых в разных, далеко не врачебных кабинетах – и Анна прекрасно справлялась с этой благородной миссией. Вся ее жизнь начала вращаться вокруг глухих детей: запланированные операции, санатории, дети, которым был дарован мир звуков, благодарные родители… Анна летала из Германии в Россию и обратно с воодушевлением и осознанием важности своей деятельности, в которой она наконец-то чувствовала себя свободной и нужной; и две ее родины, терзавшие ее своими драматичными несовпадениями в желаемом и действительном, больше не соперничали, а обрели смысл и пафос именно друг в друге, и объединяла их простая вещь: доброе дело.