Перевертыш - [48]

— Ну, вот, дело пошло! — обрадовано сказал Дед, отвлекаясь сам и отвлекая других от важного дела подслушивания. — За это надо выпить…

Вторую половину своей кружки Пан допивал уже легко. Сказалась и общая атмосфера ночного праздника, и нежелание слушать происходящее в подсобке, где на разные лады, все громче и громче стонала негритянка. После выпитого Пана потянуло поговорить, но не просто так, а еще и похвастаться перед новичками, что после вчерашнего боя «старики» уже приписали его к своим, проверенным. Поэтому он и подсел к Деду.

— Дед, а почему у моего взводного такой позывной — «Вещий»? — поинтересовался Пан, впрочем, не ожидая услышать каких-то откровений, а просто показывая остальным, как он запросто общается со старшиной из самых «древних» в батальоне «стариков».

— Ну, то, что он Олег — ладно, — ответил, пьяненько кивая в такт собственным словам, Дед, — не один он Олег в батальоне, не всякого Олега в батальоне «Вещим» зовут, а только его одного. Есть у него предчувствие, особенно перед боем…

Пан вспомнил, как вчера, после возвращения в часть, да и при выходе на позиции спокойно вел себя Вещий. Ну, не то, что бы не волновался, но будто бы и в самом деле предчувствовал, что бой не будет длительным, тяжелым и кровавым для батальона.

— … а вот когда нас сюда чуть ли не с берега, не дав передохнуть, сразу перебросили, вот он тогда и сказал… — продолжал плести кружево легенды Дед. — Тебе вот повезло, что он тебя приметил… да и научит всему, что сам знает и о чем слышал… ты не думай, что Вещий какой-то этакий… все умеет и знает… он что не умеет, то всегда учится…

Из подсобки появился довольный, как обожравшийся сметаны кот, Успенский. Он еще там привел в порядок форму и теперь выглядел просто хорошо удовлетворенным мужиком, а не расхристанным махновцем на отдыхе. Впрочем, воротник штурмкомба был все-таки расстегнут, ремень ослаблен, а походочка — от двери до стола в три шага — разболтана…

— Ух, ну и зверюга, — оценил он негритянку, — так сама и кидается, видать, изголодалась тут по мужикам-то настоящим…

Прислушивающееся к оценке старшего сержанта застольное общество с одобрением загудело, а один из новичков, мужичок уже в годах, лет под тридцать, здоровенный, как лось, похоже и силищи немерянной, смущенно поглядев на сержанта, спросил:

— А может — и мне попробовать?

На секунду наступила тишина, каждый ждал, какое решение вынесет Успенский, то ли заныкает негритяночку «только для себя», то ли позволит всем присутствующим вкусить экзотической любви.

— А чего ж не попробовать? пробуй, рекомендую, — засмеялся Успенский, и компания за столом одобрительно загудела, переговариваясь, чуть ли уже не очередь устанавливая, кто за кем.

Но первым все-таки рванулся в закуток тот самый, что озвучил общий вопрос, младший сержант из новеньких. Видимо, он давно ждал и готовился к этому, потому и опередил всех.

— Вот ведь натерпелся парень, — снова засмеялся Успенский вслед торопыге.

А Дед разъяснил ему, подливая в кружку водки:

— Этот-то лоб здоровый, говорят, в своем райцентре самый-самый был по девкам, всех перепробовал, а тут, видишь ли, ему великий пост, да надолго, вот и соскучился…

— Ну, пусть отрывается на полную катушку, — одобрительно хмыкнул Успенский. — А теперь за что пьем? За победу уже было, придумайте новенькое, да повеселее…

— Давайте за комбата, — предложил кто-то.

— Подхалимаж, — неодобрительно отозвался Успенский, но за комбата выпил.

Потом выпили за русских оружейников, всех вместе, потом — за некоторых по отдельности, потом заспорили, что бы такого поменять в штурмгевере, что б был он еще эффективнее. Кто-то начал обсуждать маленькие технические хитрости применяемые при обслуживании и ремонте бронетранспортеров… И по очереди, выпив и закусив, мальчишки, мужчины и мужички, один за другим заглядывали в закуток, откуда сперва доносились довольные повизгивания негритянки, потом глухие стоны и мычание, а в последние минут двадцать — тишина.

— Что, не выдержала твоя негритянка русского хера? — язвительно спросил Дед, поймав момент, когда и за столом попритихли пирующие. — Куда ж она супротив солдата…

— Почему это «супротив»? — удивился Успенский. — Она очень даже не супротив, а вполне за, только вот русских-то херов многовато даж для негритянки…

— Да чего тут многовато, — махнул рукой презрительно Дед, — всего-то десяток и побывал, а вот помнишь, к нам под Березами девка бегала? тощая, страшная, как смертный грех, а весь взвод за ночь принимала, да еще и потом домой почти три версты бежала, что б к рассвету успеть… вот — баба…

Успенский только успел было задуматься, вспоминая, о ком это рассказывал старшина, как из закутка, бледный протрезвевший, с выкатившимися глазами, выскочил молоденький солдатик с расстегнутыми штанами.

— Она… это… того… — с трудом приходил он в себя, — померла… что ли…

Пока сидящие за столом воспринимали невнятный лепет очередного неудачливого пользователя дарами платной любви, Пан уже вскочил и шагнул к закутку, успев подумать: «Опять с особистом разбираться придется…»

На топчане, раскинув в стороны ноги и прижав руки к груди лежала неподвижная негритянка, и кожа её в синем свете дежурного фонарика, казалась серой, бугристой и землистой. Шагнув поближе, Пан заметил, что так восхитившая Успенского высокая крепкая грудь девицы не движется, и вообще, вся её поза более приличествовала мертвой… Присев рядом на матрас, Пан обратил внимание, что тоненькая, едва заметная при синем цвете полосочка крови, вытекающей из влагалища проститутки, уже подсохла, а тронув девицу за шею, ощутил слабое, нитевидное биение пульса…