Перевёрнутый полумесяц - [100]

Мы вновь вернулись в сферу мистики и спиритизма.

— Шейх Абу Абеид предсказывал в своих стихах четыреста лет назад, что на Ниле вырастет огромная плотина — и вот видите! Той, которую построили англичане, уже недостаточно, русские строят там более мощную.

Затем Джумблат заговорил об атомной энергии, о реакторах и о том, что в самом деле человек вскоре отправится путешествовать по вселенной. Это обязательно произойдет еще до двухтысячного года.

— Почему же именно до двухтысячного?..

— Как я уже вам сказал, один из основных принципов друзской философии — это вера в переселение душ, реинкарнация. Согласно этому в двухтысячном году свершится перевоплощение космического интеллекта, и тогда из Центральной Азии придут люди, чтобы установить на земле вечный мир и справедливость.

Он спустился вместе с нами по длинной лестнице старого феодального особняка, с интересом осмотрел наши машины.

А затем он простился с нами — шейх друзов, бывший министр экономики Ливана, депутат парламента, председатель Социалистической прогрессивной партии Ливана, профессор философии и национальной экономики в Бейрутском университете и архитектор в одном лице.

Но прежде всего мистик.

Глава двадцать третья Меззе — коллекционерская страсть

О вы, обитатели шхуны, потерпевшей кораблекрушение, развесившие на островке белое белье в надежде, что благодаря ему вас заметят и спасут, о вы, мечтающие о капле пресной воды, как были бы вы удивлены, узнав, что на побережье Ливана пресную воду не ценят! Что здесь интересуются только морской водой, хотя она горько-соленая. Что в конце апреля, едва солнце начнет припекать, пресную воду отсюда изгонят метлой, чтобы она не отнимала места у воды соленой…

Конец романтичным посиделкам

В середине августа мы двигались по северному побережью Ливана. Неожиданно нашим взорам открылось великолепное зрелище. Сразу же за Триполи скалистое побережье засверкало бесчисленным количеством зеркал, пускавших солнечные зайчики в глаза. Словно ступени сказочной лестницы, спускались зеркальные квадраты и прямоугольники от обочины дороги к самому морю, где бился о берег пенистый прибой. Среди квадратов и прямоугольников в вихре кружились крылья ветряных мельниц и, будто на праздничных посиделках, тянули свою бесконечную песенку: кружись и пой, мое веретено! Это было за Эль-Каламуном. У Энфе зеркал стало больше, но вправлены они были не в прямоугольные рамы, а в изогнутые, овальные, отчего стали еще более романтичными.

За мысом Рас Чекка, там, где приморское шоссе сперва тесно прижимается к высокой известняковой горе и, миновав пыльные цементные заводы, длинным тоннелем вгрызается в ту же гору, зеркальное волшебство кончается. Некоторые из зеркал как бы ослепли; по ним ходят люди и скребками сгребают в кучи что-то белое; в другом месте это белое уже насыпают в мешки и по стенкам перегородок — рамам зеркал — куда-то уносят…

Если вы любите тепло, то вы бы ошиблись, считая, что Бейрут и Ливан — это круглогодичное пекло с абсолютно безоблачным небом. Такое представление создается в жаркие летние месяцы, когда половина Бейрута переселяется в верхние этажи Ливана, в прохладные горы, тут же за околицей столицы. Но вот однажды сентябрьской ночью вас неожиданно будит ливень, и глядь — рано утром вы видите над Ливаном густые кучевые облака. Проходит день-другой, и небо снова обретает свой васильковый цвет. Это было недоразумение, может же и природа ошибиться, утешаетесь вы, успокоенные видом василькового неба. Но в это время замечаете, как на полях, разбросанных среди домов и улиц беспорядочно выросшего Бейрута, появляются люди, которые ведут за собой пару коров или осликов, навьюченных примитивными плугами с железными наконечниками. В октябре этими плугами они перевернут наизнанку заплаты крошечных полей и садов, пророют вдоль них глубокие канавы, по которым вскоре помчатся бурные потоки воды, и приморский Ливан готов к бабьему лету. А воздух в это время ароматен по-весеннему.

Мы стоим над соляными бассейнами в Энфе, и нам грустно от этого зрелища. Зеркала ослепли, перестали жужжать веретена, настал конец романтичным посиделкам. Ветер больше не нашептывает свои сказки холмикам искристой соли. Меж лопастей ветряков продеты цепи с замками. С моря тянет приятный ветерок, солнце светит, как у нас в конце угасающего лета. По здешним условиям добычи соли такое солнце непродуктивно, его можно считать ушедшим в отпуск. Бассейны тоже на отдыхе. В них валяется разный мусор, совершенно неожиданный для всякого, кто привык употреблять соль в пищу: камни, утонувшие ночные бабочки, обломки веток, сухая трава, раковины. Вот валяется старая банка. Расползшееся от нее ржавое пятно никак не вяжется с представлением о белоснежной соли.

Господин Туфик Наами, с которым мы вчера познакомились в Триполи, утешал нас тем, что можно будет еще найти одного-двух рабочих, высыпать в часть бассейнов несколько мешков соли, а затем собрать ее перед объективом кинокамеры. Нет, нет, с мыслью заснять фильм о том, как собирают соль, придется проститься. Лопасти ветряков все равно вращать никто не будет, а ослепшим зеркалам не вернуть их блеска. Мы прозевали сезон, и теперь нам остается лишь пройтись по гребням стенок, разделяющих бассейны, посмотреть на глубокие бассейны в верховье каскада, где летом вода, поднятая ветряками из моря, подогревается и затем стекает в нижние отделения.