Перевёрнутый мир - [9]

3. Золотая лихорадка. Молодым я много ездил в экспедиции, на раскопки. Тогда “великие стройки” обеспечивали приток ассигнований в археологию, и у академических учреждений на летний период археологов не хватало. Многие физики, химики, художники, инженеры, студенты и аспиранты проводили в экспедициях свой отпуск или каникулы. Образованием и опытом я был неплохо подготовлен к такой работе. И то, что я прибывал во главе отряда университетских студентов, повышало спрос на меня как сезонного работника. В одной из таких экспедиций, отправленных из Академии наук, начальницей была пожилая женщина, о которой меня предупреждали, что лучше с ней не связываться. Но она в присутствии директора Ленинградского отделения Института археологии (тогда это был Б.Б.Пиотровский) долго уговаривала меня, сулила интересную работу и право на обработку и публикацию материалов. “Все, что раскопаете, будет ваше”, — обещала она. Директор подтверждал. Я согласился, оговорив для своего отряда отдельный участок на большом расстоянии от остальной экспедиции.

Женщины этой давно нет в живых, и не надо бы поминать ее плохо, да ведь историю не поправишь. Постараюсь отметить и положительные качества своей начальницы. Это была одна из типичных для той эпохи фигур научного деятеля — выдвиженец. Внешность ее представить очень легко. Вообразите Хрущева в юбке, сильно потолстевшего и с короткой прической курсистки. Происходя из деревни, она приобрела образованность, защитила диссертацию, была остроумной, хотя и грубоватой собеседницей, пописывала стишки. Шоферюг усмиряла матом. В институте ее знали как энтузиаста всяческих чисток и проработок — и побаивались. Она была из тех, кто своего не упустит, кусок из горла вырвет. В то же время можно было подивиться, как эта пожилая болезненно полная женщина моталась по степям на грузовиках, в зной и непогоду.

С основным составом экспедиции она обосновалась недалеко от Ростова-на-Дону, а моему отряду отвели захудалые курганы на окраине другого города — Новочеркасска, примерно в 40 км от основного отряда. За сто лет до того там были выкопаны царские сокровища сарматов — вещи огромной ценности. Они и сейчас составляют украшение Особой (так называемой “Золотой”) кладовой Эрмитажа. “Вот если найдете такие же, — шутила Начальница, — тогда подарю вам машину в обмен на сокровища”. Машины у нее и самой-то не было, так что этот не совсем бескорыстный дар мне не грозил.

А вообще было не до шуток. Шел 1962 год. Были резко повышены цены на мясо-молочные продукты и в то же время снижены трудовые расценки. В Новочеркасске в связи с этим прошли забастовки и демонстрации, подавленные силой оружия. Войска стреляли в народ, было несколько десятков убитых, много раненых. На центральной площади стены зданий были выщерблены пулями. Нескольких рабочих-“зачинщиков” судили закрытым судом и расстреляли. Появившуюся после всего этого в свободной продаже колбасу горожане называли “кровавой”. Работать было трудно, хотелось скорее уехать.

Срок экспедиции уже истекал, когда в раскопе засверкали золото и бирюза. Сокровища оказались исключительно ценными. Пока наш фотограф делал снимки, я вызвал милицию. Вызывать КГБ не потребовалось, они прибыли сами. Дал телеграмму Начальнице. Мой молодой помощник (ныне известный ученый) сказал: “Вот обрадуется! Машиной не машиной, но чем-то уж точно наградит”. Я невесело улыбнулся: “Насколько я успел ее узнать, этого ждать не приходится. Она примчится меня увольнять”. — “?!” — “Ведь она всю жизнь мечтала о подобном открытии, а досталось оно не ей. Ее при открытии не было”. — “Так ведь экспедиция ее, документ на право раскопок у нее”. — “Да, но открытие числится не за тем, у кого документ, а за тем, кто реально руководил раскопками. Она это понимает, и в этом моя беда”. Не веря моим опасениям, помощник все же спросил: “А вам нужно это золото?” — “К чему? Не моя тема”, — “Значит, если потребует, отдадите ей и уедете. Чего же вам беспокоиться?” Я пояснил: “Рад бы, но нельзя. Ведь мое увольнение ей надо будет как-то мотивировать, а с ее нравом… После моего отъезда что ей стоит создать искусственные основания? Пару раз копнул не там — уже грубое нарушение, дисквалификация. Потом не отмоешься. Нет, надо доводить дело до конца”.

Назавтра приехала Начальница — туча-тучей. Остановившимся взглядом вперилась в золото, потом отозвала меня в сторону и сказала: “Вот что. Мы с вами не сработались. Я не могу доверить вам дальнейшее руководство. Забирайте с собой своего помощника и немедленно уезжайте, передав мне всю документацию”. Я сказал, что это исключается. За день до открытия — куда ни шло, а днем после открытия нет. Поскольку я в штате, то увольнение — только через дирекцию в Ленинграде, а я, пока суд да дело, закончу работы. “Ах так, тогда с сегодняшнего дня, — объявила она, — я перестаю платить деньги вашим рабочим”. Я созвал рабочих и сказал, что экспедиция не в состоянии долее оплачивать их работу, но кто согласен работать бесплатно, могут остаться в качестве моих личных друзей. Все захотели остаться и разошлись по рабочим местам. “Тогда, — выложила она последнюю карту, — я заявляю в КГБ, что вы вели антисоветские разговоры, возмущались расстрелом демонстрации”. Я был несколько озадачен таким поворотом и сказал: “А я-то раньше не верил слухам о вас, что доносы строчили”. — “Напрасно не верили, — отвечает, — в свое время я многих посадила. Фигуры были не вам чета!” И стала перечислять, загибая пухлые пальцы. Ни дать, ни взять — ласковая бабушка из детской потешки “Ладушки”: кашку варила, деток кормила; этому дала, этому дала, а этому (мизинцу) не дала. “А с вами и подавно справлюсь”, — свирепо закончила она, и на меня глянули волчьи глаза. “Что ж, — говорю, — сейчас не 30-е годы и даже не 50-е. По одному доносу не сажают. Разговор окончен”. И прошу милиционеров (они знали только меня) удалить посторонних.