Перевернутый мир - [2]
– Ой! Ну да! Теперь вижу. Какая же я дура!
– Ничего подобного. Просто тут практика нужна.
Он хохотнул коротеньким звонким смешком, который ужасно понравился мисс Страттон. Ну просто мальчишка.
– Любопытно, что когда так вот читаешь сто лет, обычный способ уже представляется странным.
– Да, конечно, конечно.
– Все зависит от точки зрения. Ведь мир, в сущности, тоже перевернут вверх тормашками, вы не находите?
Тут мисс Страттон тоже рассмеялась и сказала, что, конечно, конечно, и она так находит.
– А знаете, – вдруг опять заговорил он, – вы ведь первая мне указали на то, что я читаю вверх тормашками. Сотни людей в поезде годами смотрят, как я читаю, и хоть бы кто слово сказал. Может, стесняются, а может, считают меня сумасшедшим. Вы меня не считаете сумасшедшим?
– Ой, ну что вы. Что вы.
– Это всего лишь отказ от условностей…
– А с цифрами вы тоже так можете?
– А-а! Цифры – конечно. Я произвожу сложение задом наперед и прочее. Упражнение для ума. Такая гимнастика.
Минут пять или больше поезд еле полз. Чуть нервничая, новый знакомый мисс Страттон вынул из жилетного кармана часы на тоненькой золотой цепочке и глянул на них.
– Так и есть. Опять опаздывает. Форменное безобразие эта линия. На прошлой неделе мы каждый день опаздывали минут на десять, а то и больше.
– Вечером еще хуже.
– Да, конечно. Вы каким ездите? Шесть десять?
Да, она всегда ездит на шесть десять, сказала мисс Страттон. Хотя ездила она исключительно на пять двадцать.
– Я вас, по-моему, раньше не видел. – Он быстро глянул на ноги мисс Страттон, как всегда облаченные в разные чулки, один зеленый, другой синий. – Уж я бы запомнил.
Мисс Страттон почувствовала, что краснеет, и не нашла ни слова в ответ.
– Я раньше ездил на пять двадцать, – сказал он. – Но это просто сумасшедший дом. Та еще давка.
– Наверное, вы меня не видели, потому что обычно я езжу во втором классе.
– А, да-да. Возможно, возможно.
Опять он бросил быстрый, внимательный взгляд на чулки мисс Страттон. Чулки эти поразили его не меньше, чем ее поразила перевернутая газета. Зачем надо женщине ходить на службу в разных чулках? Ужасно странно. Ее же за сумасшедшую можно принять.
– Я обычно заглядываю в бар напротив вокзала выпить стаканчик хересу, – сказал он. – После работы. Отлично снимает усталость. Вы не хотели бы составить мне компанию, скажем, сегодня вечером?
Совершенно неизвестно зачем мисс Страттон вдруг брякнула, что она как-то не знает. Это кой от кого зависит.
– А-а. Все ясно.
Мисс Страттон, изобретя «кой-кого» под влиянием минуты, исключительно от растерянности, уже ломала голову, как бы вновь обрести свободу.
– Ну что ж, может, как-нибудь в другой раз. Кстати, моя фамилия Флетчер.
– Спасибо вам большое, мистер Флетчер. В общем-то, я ведь могу туда позвонить.
– Да? Правда? Вот и отлично. Херес там превосходный. Конечно, можно и другое что-нибудь заказать. Бокал бургундского, например. Там и шампанское в розлив подают.
После этих слов мисс Страттон вдруг разобрал приступ смеха.
Надеюсь, – сказала она, – бокал-то вы не вверх тормашками держите?
Это мысль, – сказал мистер Флетчер, и тут его тоже вдруг разобрал приступ смеха.
Вечером, в 6.10 мисс Страттон, вся красная и запыхавшаяся, плюхнулась на сиденье в первом классе, напротив мистера Флетчера. Им пришлось бегом нестись к поезду, вдобавок она выпила два больших бокала хереса – двойных, как просветил ее мистер Флетчер, – и потому она время от времени хихикала, пока старалась отдышаться.
– Ух, еле добежали, – сказал мистер Флетчер. – Но, если б не успели, у нас зато было бы оправдание еще для двойного.
– Ох уж эти двойные. Тройные, лучше скажите.
Наконец, отдышавшись, мистер Флетчер быстро глянул на ноги мисс Страттон, и тут его снова ждал интересный сюрприз. В обеденный перерыв что-то так и толкнуло мисс Страттон купить новые чулки, и теперь одна нога у нее была ярко-ярко малиновая, а другая такая блекло-лиловая. Контрастное, но чудное сочетание.
Мистер Флетчер был склонен тоже так думать, но у него не хватило смелости больше нескольких секунд разглядывать ноги, а тем более что-то о них сказать.
Он хотел сказать что-то еще, но только полчаса почитав перевернутую газету, наконец решился раскрыть рот.
– Вы знаете Портланд-Корт? – спросил он. – Который пошел на квартиры?
Нет, сказала мисс Страттон, вроде она не знает.
– Старинный дом. Викторианская постройка. Он прежде стоял в частном парке. У меня там квартира. О-о! Меньше не бывает. На самой верхотуре. Наверное, бывшая комната для прислуги.
– Это не с такими коваными воротами?
– Ну да. Весной там просто чудно. Большая липовая аллея, и понизу масса, масса аконитов. Начиная с февраля. Сплошное золото.
– А что это – акониты? Я по части цветов, признаться, полный профан.
Мистер Флетчер все объяснил ей про акониты и как ой их любит. Они для него, он сам не знает почему, ассоциируются с Грецией. Они превращают зиму в весну, сказал он, и тут мисс Страттон совсем растрогалась, различив в его голосе нотку явной, хоть и смятенной нежности.
– Я завтра увижу вас в поезде? – спросил он наконец.
– Да. Я же каждый день на нем езжу. – И опять мисс Страттон отчего-то хихикнула. – Куда я денусь.
Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.
Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.
Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.
В книге собраны произведения блестящих мастеров английской новеллы последних десятилетий XIX — первой половины XX в. Это «Три незнакомца» Томаса Харди, «Харчевня двух ведьм» Джозефа Конрада, «Необычная прогулка Морроуби Джукса» Редьярда Киплинга, «Твердая рука» Арнолда Веннетта, «Люби ближнего своего» Вирджинии Вулф, «Крик» Роберта Грейвза, «Дом англичанина» Ивлина Во и другие новеллы, представляющие все разновидности жанра.
Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.
Мой мир населяют простые, на первый взгляд, обыкновенные люди из деревушек и провинциальных городков: любимые кем-то и одинокие, эмоционально неудовлетворенные, потерянные, мало себя знающие… Это мир глубинных страстей, безотчетных поступков и их последствий. Но внешне он не особенно драматичен… В совершеннейшей форме рассказ является, по существу, стихотворением в прозе.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».
«Заплесневелый хлеб» — третье крупное произведение Нино Палумбо. Кроме уже знакомого читателю «Налогового инспектора», «Заплесневелому хлебу» предшествовал интересный роман «Газета». Примыкая в своей проблематике и в методе изображения действительности к роману «Газета» и еще больше к «Налоговому инспектору», «Заплесневелый хлеб» в то же время продолжает и развивает лучшие стороны и тенденции того и другого романа. Он — новый шаг в творчестве Палумбо. Творческие искания этого писателя направлены на историческое осознание той действительности, которая его окружает.
Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этом томе предпринята попытка собрать почти все (насколько это оказалось возможным при сегодняшнем состоянии дюмаведения) художественные произведения малых жанров, написанные Дюма на протяжении его долгой творческой жизни.