Перевал - [66]

— Нет, нельзя любить меня. Я женщина замужняя, — уже мягче зазвучал голос Зуракан.

— Э, не говори так, душа моя! Разве может считаться твоим мужем человек, не сумевший оценить такую золотую женщину, как ты, и пославший тебя на смерть, выпустив из своих объятий.

«А и в самом деле, разве это неправда?» — подумала Зарукан.

«Эта, видно, крепкий орешек, не из тех податливых женщин, которых можно вмиг уломать. Придется сначала растопить ее, как масло, а только потом уж скрутить ее в своих объятиях». И Ороз прибегнул к своим самым искусным, самым соблазнительным уловкам, стал бить огнивом по кремню своей лживой любви, осыпая ее искрами сердце Зуракан. А потом сжал пылающее тело женщины в своих жарких объятиях, шепча Зуракан ласковые слова…

В забытьи, пьянея, Зуракан затрепетала всем своим существом, в сознании смутно мелькнуло:

«Что я наделала! О несчастный Текебай, где ты, бедняга? Теперь ты навсегда лишился меня, навсегда… Грешница я, грешница…»

Преисполнившись внезапной нежностью к Орозу, она сама, по своей воле, крепко, до боли, прижала его к груди.

— Ах, негодник мой, зажегший мое заледеневшее сердце! Голодный волк мой неотвязный! Ты, оказывается, можешь расплавить даже камень, чтоб тебя кровью рвало! Но берегись, если нарушишь свое обещание быть мне навсегда другом жизни. Я достану твою мать даже из-под земли, положу тебя в одну постель с ней и перепрыгну через твою голову!

— Делай что хочешь, душа моя…

Словно довольная счастьем застенчивой молодухи, голубая звезда разгоралась все ярче, сияя и трепеща над темной скалой и как бы придвигаясь все ближе.

Но женщина, пылающая в огне мужской ласки, забыла о ней.

Убаюканная однообразным бормотанием реки, воздухом, напоенным запахом трав и цветов, Зуракан лежала в сладкой дреме. «А чего мне бояться? Кого стыдиться? Он не любовник мне, в огонь не бросит… Он ведь дал мне клятву, что будет верным другом жизни, мужем моим. Сам поклялся, от всего сердца. Пусть он семь раз обманщик, соблазнитель, подлец, от своей клятвы он не может отказаться».

Умиротворенная Зуракан чувствовала себя крошечным птенчиком в бескрайней вселенной. Ее вспухшая рука нежно обнимала шею Ороза. Дыхание любимого мужчины, его тепло, его ласки, казалось, приглушили ноющую боль. Да и пусть себе болит рука, пусть немеет, лишь бы не нарушить сон спящего проказника. Эта рука не уставала, когда выворачивала пни на склонах гор, возила с реки лед…

О несчастный Текебай, я тоже была наивной бедняжкой, считая тебя своим мужем. Что бы тебе быть таким напористым, как этот ненасытный бедокур! Тогда мы не унижались бы перед змеей байбиче и ее баем. Давно был бы у нас очаг, и мы нашли бы свою долю! О бедняга ты мой! Теперь ты совсем лишился меня, останешься несчастным навсегда. Что ж я могу поделать? Пеняй на себя. Бог и духи умерших простят мне. Да, простят! Разве мало ждала я тебя, звала с собой? Но не смог ты стать мне настоящим спутником, хоть и называешься золотоголовым мужчиной».

Мысли ее стали путаться. Гранитные скалы, что ночью как бы колыхались во тьме, казалось, ожили, закачались, словно вот-вот рухнут вниз. Но разве могут одушевиться, ожить гранитные глыбы? Это только почудилось Зуракан, потому что она слишком долго смотрит на них. А вот высокие вершины раскидистых пышных елей оживились на самом деле, потянулись вверх и вонзились, подобно черным стрелам, в серо-голубое небо с редеющими звездами. Повеял предрассветный ветерок. Зашумела, загудела быстрая вода в реке, словно вот-вот выплеснется из нее. «Сохрани бог! Что, если это глубокое ущелье, поросшее густой елью и арчой, затопит вода и все, что растет и живет в нем, понесется вниз вместе с пенящимся, грохочущим потоком? Началось бы невиданное, страшное бедствие, светопреставление… Не только люди, мулы, тюки с товаром, но и гордые могучие ели, камни величиной с корову, с дом, звери и птицы ущелья — все, все вместе с кровью и потрохами, корнями и листьями, стеблями и ветками смешалось бы в бурлящем водовороте… Не приведи бог увидеть такое! Что было бы с моим Орозом, если бы начался такой ужас? Не-ет, нет! Пока хватит у меня сил, буду тащить его в своих объятиях. Подняв высоко над землей, я унесу его на дальнюю вершину, куда не достигнет вода. Ни за что не отдам его бурлящему потоку».

Зуракан передернулась всем телом, и невольное движение это отдалось резкой болью в руке, на которой лежала голова Ороза. Стиснув зубы, Зуракан превозмогла боль. Обняв Ороза сзади, она поцеловала его в ухо:

— Золото мое, найденное нежданно-негаданно! Во сне или наяву бог дал мне тебя? Ах, негодный мой толстяк! Не отворачивайся от меня…

Разморенный Ороз не мог сбросить с себя мертвецкого сна и невнятно бормотал:

— Хватит, не надо, что ты… э-и-их…

— Спи, спи, утешение мое… Устал ты, дорогой, ослаб совсем. Спи…

Баюкая Ороза, Зуракан и сама забылась. Предутренний сон сладок. Ее разбудила чья-то брань, крики. Вскочив с места, она увидела, что Ороз и Ошур ухватили друг друга за ворот. Оба были в исподнем, босые… «Как бы Ороз не напоролся на колючку!» Не успела она подумать об этом, как в руке Ошура блеснул знакомый ей обоюдоострый кинжал… Ороз был безоружен. Схватив Ошура за руку, в которой был зажат кинжал, он, собрав все силы, старался вырвать его.