Перевал - [57]

Всюду, куда донеслась эта весть, мужчины не сидели сложа руки. То из одного, то из другого аила прибывали к Серкебаю гонцы на взмыленных конях:

— Из верхних аилов к вам едут все мужчины во главе с Мамытом-аке! Они сказали: «Передай баю, чтобы дожидался нашего приезда на сходку!»

— Э… хорошо, если бы они не опоздали.

Не успевает Серкебай ответить одному, на вороном жеребце уже другой гонец с бородкой клинышком и носом с горбинкой:

— Мужчины нижних аилов едут во главе с Зарпеком-аке. Велел сказать: «Без нас сходки не открывать!»

— Вот оно! Все едут ко мне. Разве кто в силах опорочить мое доброе имя?!

Серкебай распахнул грудь, откинул ворот белой шубы и, взгромоздившись на светло-серого жеребца, властно распорядился:

— Эй, пусть съедутся мужчины четырех родов и соберутся у Зеленого холма на берегу извилистой Иири-Су. Там всегда обдувает ветерок — кони под защитой от оводов и мух. Да и вода близка: есть где совершить омовение, кто захочет помолиться. Слышите, наша сходка, скорее всего, затянется. У кого дойные кобылы, те привезут с собой большие чаначи кумыса! У кого овцы, не забудут приторочить к седлу по туше барашка!

Не случайно Серкебай почувствовал себя опять в седле. Находясь в Пишпеке, он ночевал V какого-то человека «новой власти». Серкебай не совсем разобрался, какой он пост занимает, но узнал, что тот приходится двоюродным братом Букен байбиче. Объяснив, по какому делу приехал в такую даль, Серкебай осторожно спросил:

— Скажи, поставлен хоть какой-то предел свободе этих белоуших? А то приехала в наши края женщина-начальница и затуманила всем головы.

Родственник пробовал втолковать баю:

— Теперь запрещено иметь токол. Старому человеку нельзя жениться на молодой девушке. Кладется конец и калыму…

— Возможно, так будет в дальнейшем. Но как поступят с теми, кто все это сделал раньше?

Не желая огорчать Серкебая, родственник успокоил его:

— Каждый имеет право поступать, как его душе угодно. Если токол любит своего бая, она может и дальше жить с ним.

Серкебай почувствовал облегчение: «Э, давно так сказал бы! В самом деле, власть, которая дала свободу женщинам, не может обидеть меня. Надо только самому крепко постоять за себя, и все будет нерушимо».

Именно это убеждение — надо только самому крепко постоять за себя, и все будет нерушимо — придавало силы Серкебаю. Поверив в свою правоту, бай вместе со старейшинами четырех родов и муллой-татарином направился к Зеленому холму.

Почтенный мулла, горожанин, в жизни не ездивший верхом, хоть и посадили его на коня смирнее коровы, держался весьма неуклюже, всю дорогу хватаясь одной рукой за луку седла, а другой поддерживая прижатую под мышкой сумку со священной книгой.

Иные шутники похихикивали над ним:

— Смотри, как сидит в седле святой человек! Что с ним будет, если согрешит ненароком и придется ему проезжать по волосяному мосту ада.

Подножия Зеленого холма заполнили привязанные друг к другу оседланные кони, а самый бугор сплошь облепили люди, словно пень, на котором роятся пчелы.

«Народ весь в сборе. Ну, молдоке, говорите ясно, да выкладывайте всю правду!» — только хотел было так начать Серке-бай, как вдруг запрокинул голову, словно увидел пожар, и запальчиво крикнул:

— Эй, мужчины, кто попроворней — по коням и скажите вон тем бабам, чтобы они повернули назад. Там, где собрались почтенные аксакалы и толкуют о священном шариате, нет места белоушим!

Все разом повернулись в сторону хребта и увидели женщин, конных и пеших. Передние уже спускались в низину, тогда как задние еще находились за бугром. Нарядно одетые, в элечеках и платках, женщины заполнили долину, расцветив ее, словно мальвы.

Покачивая мясистыми боками, главарь нижних аилов Зарпек решил подшутить над Серкебаем:

— Сам ты, бай, говорил: «Красота долины в цветах, красота семьи — в женщине». Когда на сходке одни мужчины, мы похожи на грифов, зарящихся на падаль. Пусть садятся вместе с нами эти Умай-эне в нарядных одеждах.

От такой издевки у Серкебая глаза налились кровью. Всадник, помчавшийся навстречу женщинам, вскоре прискакал назад.

— Бай-аке, их ведет сама женщина-начальница!

Подавшись вперед, Серкебай обратился к мулле:

— Скажи откровенно, почтенный молдоке, дозволено ли женщинам присутствовать там, где толкуют о законах священного шариата?

Мулла, сидевший посреди аксакалов на мягком стеганом одеяле, держась за свою чалму, кивнул головой:

— Алла, женщины, у которых кончились месячные, могут здесь находиться.

На мгновение воцарилась тишина. Кто-то горестно забормотал:

— О боже милосердный! Попробуй теперь приподнять подолы этим женщинам!

Со всех сторон всплеснулся смех.

Батийна подъехала на вислобрюхой гнедой кобыле, впереди женщин на кобылах-четырехлетках. В толпе было несколько мужчин в поршнях и серых шубах.

Кое-кто приехал на быстроходных бычках. Видно, горячка езды захватила и этих «рогатых скакунов»: задрав морды, они неслись напропалую, словно спешили растоптать сидящих.

Особенно горячился черный бычок с лысиной. На нем сидел молоденький пастух с жесткими усами и пунцовыми щеками. Казалось, стоит щелкнуть по ним, как брызнет кровь. Размахивая хвостом, черный бычок хлестал пастуха по полам его серой шубы. Он с ходу врезался в толпу, роняя тягучие струи пенистой слюны.