Перевал Подумай - [45]

— Это верно! — подтвердил чей-то звонкий голос.

— Еще я хочу сказать вот о чем. — Валя по привычке поправила легкие волосы. — В нашем управлении пока нет бригад, работающих на хозрасчете, а ведь об этом методе говорилось на съезде партии, пишут в газетах. Вот и я предлагаю: перейти на хозрасчет самим и вызвать на соревнование одну из молодежных бригад Братска. Пусть нам трудно будет поначалу, но мы не должны отступать. А потом, кто знает? Может, мы еще и опередим их? Мне, во всяком случае, хочется верить в это.

* * *

…Валя еще раз окинула взглядом знакомые макеты домов, фотографии на стендах. Да, теперь все хорошо, все на месте. А сколько было хлопот! То свет неправильно падает (в жизни не думала, что это так важно, а оказалось — еще как!), то проход загородили…

Нетерпеливый декоратор из театра, помогавший комсомольцам в устройстве выставки, по десять раз на дню хватался за лохматую свою голову и утверждал, что «ничего не выйдет» и «все к черту пошло», но потом одно переставляли, другое убирали, он сменял гнев на милость и снисходительно кивал: «Терпимо».

Декоратора привел Виктор, и вообще он всячески старался показать, что выставка интересует его ничуть не меньше, чем Валю. Таскал с места на место тяжелые стенды с фотографиями, раздобыл даже где-то светящиеся краски. Но вид у него далеко не всегда был радостным.

Александр Ильич заходил к ним часто, но ненадолго. Да и Валя гнала его: «Идите, мы сами…» Но Виктор видел, как хорошело, освещалось радостью ее лицо, как вся она становилась в присутствии Ремезова и порывистой и неловкой. Тут и слепой понял бы в чем дело…

Откуда-то издалека доносилась музыка, напряженная и страстная, как бывает только в кино: в большом зале шел киносеанс. Виктор подумал, что можно бы пригласить Валю на следующий, этот скоро окончится. Но тут же решил, что не стоит. Отец правильно сказал: «К любви, сынок, не подлаживаются, ее строят. Вот все равно, как мы дома. А коли не из чего, нет доброго камня, так стоит ли из чего попало городить? Из фанеры да глины дом все одно не устоит».

Верно. Не из чего строить ему, Виктору. У Вали своя жизнь, в которой ему нет места. И прежде не было. Так уж вышло. Но разве от этого легче?

— Что ж, пойдем? — предложила Валя. — Кажется, больше здесь делать нечего. И спасибо, что привел этого лохматого чудака.

— Не за что. Я же для всех хотел как лучше, — смутился Виктор.

— Конечно, — согласилась Валя, словно не заметив его смущения. — Только бы все прошло, как задумано.

Они вышли на широкую безлюдную сейчас лестницу. Прямо перед ними, отраженный в окне, встал город в вечерних огнях. Выше других вспыхивал, гас и снова вспыхивал зеленый свет рекламы. Казалось, что надпись укреплена не на крыше дома, а на заснеженной вершине перевала и сам он, вместе с нею, то появляется, то исчезает из глаз. Зовет куда-то…

Валя на секунду задержалась, глядя в окно. Зеленый отсвет вспыхнул и погас и в ее глазах. Виктору показалось, что она загадывает что-то, дожидаясь следующей вспышки света.

— Ты любишь его, — неожиданно произнес он вслух то, о чем подумал в эту минуту.

Она вздрогнула, сердито обернулась к нему, но ничего не ответила. Только спустившись с лестницы, проговорила скорее для самой себя:

— Я боюсь этого. Тут так все непросто! Вот, понимаешь, ты только не сердись, ладно? Если бы это был ты, все было бы понятно. Ты — такой, как все, как другие ребята, которых я встречала. Ну, не вышло у нас ничего больше дружбы, может, и по моей вине, не знаю… Но это тоже все понятно, ясно… А тут — я и сама не пойму, чего ждать…

— Значит, ты его просто еще не знаешь, — ухватился за ее сомнение, как за соломинку, Виктор. — Может, он плохой человек? И он старше тебя.

— Старше? Ну и что ж! Плохой? Неправда! — оборвала Виктора Валя. — И пойми, я ведь все равно без него не хочу, не могу!

Она обеими руками рванула на себя тяжелую дверь и, прежде чем Виктор опомнился, выбежала на улицу. Он постоял еще минуту, закурил. В кинозале прозвучал последний торжественный аккорд, и сейчас же захлопали стулья, послышались голоса. Сеанс кончился. Виктор посмотрел на часы, на торопливо идущих к дверям людей и повернул обратно — к кассе. Ему было совершенно безразлично что смотреть. Он даже не спросил, что идет в кино. Просто не хотелось оставаться один на один со своими мыслями. И тревожить отца — тоже.

…То, что Валя впервые заговорила о своем чувстве вслух, принесло ей облегчение. Словно бы погасило на время неутолимое внутреннее беспокойство, мучившее ее последнее время. О том, какое это произвело впечатление на Виктора, она почти не думала. Люди часто ранят тех, кого избирают объектом своей исповеди. Просто потому, что и добрые способны забывать о чужой боли, когда своя делается нестерпимой. Валя никогда не сопоставляла чувство Виктора со своим, не считала его серьезным. Оттого и сейчас, идя домой, думала о чем и о ком угодно, кроме него, и была не виновата в этом: сердце не поделишь надвое.

* * *

В утренних сумерках клуб «Таежник» выглядел вполне прилично. Розовые фанерные колонны потеряли обычную зыбкость театральной декорации, и высокое крыльцо еще не успела замусорить шелуха семечек и кедровых орешков. Первый сеанс начинался в девять и привлекал в основном малолетних «зайцев» из окрестных домов.