Переулок Солнца - [46]

— Но мне необходимо пройти. Я потеряла собаку.

— Скажи на милость! Нашла время искать собаку.

— Том! — что силы закричала Рыжая. — Том! Томмазо!.

— У Маргериты собака-то, — донесся из окна чей-то голос. И в ту же минуту на пороге кабачка с лаем появился Томмазо.

Тогда Рыжая бросилась между двумя солдатами, которые от неожиданности расступились, и очутилась в переулке. В два прыжка она домчалась до дверей кабачка, качнулась и подхватила на руки собаку, которая, визжа, облизывала ей лицо.

— Том, дорогой мой Том… — повторяла девушка.

В первый раз за весь день Рыжая заплакала. Рыдания сотрясали, ее худенькое тело, и крупные слезы падали Томмазо на морду.

24

Маргерита заставила Рыжую войти и сесть.

— Выпей что-нибудь, — проговорила она и протянула ей стакан.

— Где ты была этой ночью? — спросила она, помолчав.

— Не дома…

— А твоя тетя слезами изошла. Она уж думала, ты осталась у Зораиды. Тебя там искали. Где же ты все-таки была?

— Я же говорю — не дома.

— Это ночью-то?

— Да, — подтвердила Рыжая и опустила голову.

— Правда, ей уже оказали, что тебя там не было. Но все равно тебе бы хорошо сбегать к ней. Ведь она еще не знает, где ты.

— Да, я, пожалуй, пойду, Маргерита. Но, скажите… на верхнем этаже… только Нерина?

— И учитель. И Нунция. Она у его постели сидела. У Нунции, говорят, сломан позвоночник и голову пробило. Наверное, не выживет.

— Маргерита, а Йоле уцелела?

— Да, она в последней комнате была с Бруно. Проснулись, а стены нет. Их пожарные спускали.

— А другие?

— Джорджо в ночной смене был, а Ренато не ночевал дома.

Рыжая сидела, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза.

— А где был Ренато?

— Не было дома; я же говорю. Как тебя.

Маргерита улыбнулась и похлопала девушку по спине.

— Не делай больше таких глупостей, дурочка!

— Да, — проговорила Рыжая, — я была дура, а теперь расплачиваюсь.

Выйдя из кабачка, Рыжая была поражена необычным светом, залившим переулок, и не сразу смогла понять, в чем дело.

По развалинам бродили какие-то люди с перекрещенными молоточками на фуражках, взад и вперед бегали пожарные и карабинеры[9], в то время как полицейские старались никого не пускать в оцепленный район. У разрушенного дома среди балок, камней и мусора валялся цветущий кустик герани без горшка. Грациелла машинально подобрала его и пошла дальше. Она очень устала, а тут на каждом шагу приходилось пробираться через груды камней. Камни, всюду камни! Камни их старого дома, которые так тяжело топтать ногами!

Ей удалось добраться до своей двери, ни разу не взглянув на груду развалин. Медленно поднявшись по лестнице, она минутку постояла на площадке. Из кухни доносились жалобные причитания тети и голоса соседок, утешающих ее.

Рыжая открыла дверь. Женщины, как одна, обернулись и крикнули:

— Ну, вот она!

Девушка медленно вошла, положила герань на стол и, робко улыбнувшись, посмотрела на тетку.

— Тетя, посади в горшок, — сказала она. — Это Нерины.

Поднявшись к себе, Рыжая с глухим стоном бросилась на кровать и лежала так, оглушенная, потрясенная, до тех пор, пока, не зазвонили на колокольне. Тогда она высунулась в окно и замерла, не веря своим глазам, не узнавая привычного пейзажа.

Прямо перед ней высилась колокольня церкви Святой Ромуальды, вокруг которой кружились ласточки, вспугнутые ударом колокола. Не было крыши, заслонявшей церковь, не было покосившихся каменных труб, не было слухового окна, в которое смотрелось солнце. Не было больше дома номер одиннадцать. Не было дома, где жил Ренато, не было гладильни, ютившейся на первом этаже.

Учитель не скажет больше: «Ну, как поживает наша Грациелла?» И Саверио никогда уже с улыбкой не посмотрит на нее поверх своих очков. И от Нунции остался только этот глаз, неподвижный, полный ужаса…

Рыжая закрыла лицо руками. Рухнул ее мир, и ничто не могло возместить ей эту потерю.

Она снова выскочила из дома и побежала, сама не зная куда. В мозгу, как крылья испуганной птицы, бились какие-то мысли. Они вспыхивали и тотчас же исчезали. Появлялись и улетали неуловимые образы, обрывки фраз. Это были нелепые, мучительные, полные горькой иронии, гневные и полные любви мысли.

Йетте, наконец, удалось вставить стекла… А спальня Блондинки, из-за которой все натерпелись такого страха и вынесли столько горя, сломана в щепки. Чемодан Пеппи, так ревниво хранимый, должно быть, смят в лепешку и лежит где-нибудь в самом низу, под камнями. Интересно, выдержал ли китовый ус или его тоже раздавило?

О Зораиде она старалась не думать. Но как это сказала Йетта: «…как на Зораиду что-то черное валится…» Невольно в голову лезла одна и та же глупая мысль. Напрасно Рыжая гнала ее. Мужчины в форме были страстью гладильщицы, и вот теперь, куда ни погляди, всюду мужчины в форме. Они бродят по развалинам, под которыми были погребены мертвые и раненые. Зораиду тоже нашли и вынесли на носилках мужчины в форме.

«Как я могу думать об этом? — в ужасе спрашивала себя Рыжая. — Какая же я дрянь!»

Потом ей вдруг слышался голос: «Ну, как поживает наша Грациелла?»

Не будет даже похорон третьего класса. Бедный старик! Ни могилы, ни памятника. Яма и четыре доски на участке неопознанных.