Переулок Солнца - [4]

Девушка схватила со стола чашку кофе с молоком, в два глотка проглотила ее содержимое, поставила чашку на место и вытерла губы.

— Не по вкусу, что ли? — спросила женщина.

— Гнилью пахнет!.. Э! В конце концов, все здесь гнилью, пахнет, даже стены. — Она повернулась, собираясь уходить, потом добавила: — Да и мы, наверно, тоже…

Хлопнув дверью, девушка выскользнула на лестницу, вечно чем-то залитую, с зеленой плесенью между расшатанными ступеньками, выбежала в переулок и, остановившись у ворот дома номер одиннадцать, заглянула во двор. У Зораиды дверь была закрыта, а раз хозяйка спит, значит можно еще немного погулять.

Грациелла прошла переулок, повернула за угол улицы делла Биша и побежала к покрытому кустарником и буйными зарослями крапивы пустырю, который протянулся вдоль канала. Здесь среди низинок и холмиков петляли тропинки, проложенные тачками прачек. Грациелла дошла до бровки насыпи, возвышающейся над каналом, и хотела было уже сбежать вниз по склону с намерением заняться своим обычным развлечением — бросать плоские камешки, заставляя их подпрыгивать на воде, — как вдруг ее удержало что-то похожее на стыд. Нет, она уже не девочка, и если кто-нибудь застанет ее за таким занятием, то, чего доброго, засмеет. Поэтому она пошла дальше по бровке, наблюдая за женщинами, стирающими белье на берегу.

— Привет, Рыжая! — донеслось снизу.

Никто в переулке не звал ее по имени. Только старый учитель, встречая ее, каждый раз останавливался и с улыбкой спрашивал;

— Ну как сегодня наша Грациелла?

Но что значит пенсионер? Ведь для всех остальных она, всегда, сколько помнила себя, была Рыжая. Даже собственная тетка звала ее так, и девушка не обижалась. Правда, временами, когда ее неожиданно охватывала жажда нежности, ей хотелось, чтобы кто-нибудь назвал, ее по имени. В такие минуты она ласково шептала сама себе: «Грациелла… Грациелла…», до тех пор, пока от волнения не подступал к горлу комок…

Голоса прачек на канале стихли, когда она, пройдя по извилистой тропке, вышла на улицу, ведущую, к центру. Тут она задержалась, чтобы всласть поглазеть на витрины магазинов. Витрины всегда приводили ее в восторг. Она любовалась элегантными платьями, отдавая предпочтение вечерним, потому что они были красивее и роскошнее других. Глядя на особенно понравившееся ей платье, девушка мечтала, что в один прекрасный день и у нее будет такое же. Она уже видела себя облаченную в мягкие шелка, так чудесно шелестящие на ходу.

«А что, я тоже сумею носить их, — говорила она себе, — еще как сумею, получше некоторых синьор!»

Подойдя к одной из витрин, которая нравилась ей больше других, Грациелла принялась созерцать выставленные там новинки. Вдруг она заметила в зеркальном стекле отражение худого лица с морщинками, собравшимися в уголках губ, на котором резко выделялись черные глаза, словно две кляксы, посаженные на белую страницу тетради.

Она отшатнулась. Конечно, в этом виноваты ее рыжие ресницы — она знала это, но все равно кляксы каждый раз приводили ее в отчаяние. Глаза, не оттененные ресницами всегда казались круглыми и резко выделялись на фоне лица. Правда, эту беду в любое время можно поправить. Рыжая знала, что существуют разные косметические средства, и дала себе слово когда-нибудь испробовать их.

Она поравнялась с баром, из открытой двери которого на нее пахнуло ароматом кофе и горячих пирожков. Девушка зажмурилась, вдыхая этот аромат, потом, гордо подняв голову, быстро прошла мимо. В конце квартала она задержалась перед игрушечным магазином. Глядя на кукол, выставленных на витрине, девушка невольно представила себе высокую темную трубу на крыше перед ее окном и ясно увидела себя — маленькую девочку, босоногую, дрожащую от холода, прижавшуюся носом к ледяному стекду, все время потевшему от ее дыхания, в ожидании, что вот-вот из-за этой трубы появится Бефана[2], совершающая свое таинственное ночное путешествие. Но Бефана никогда не появлялась.

Теперь Грациелле было уже пятнадцать лет, и она не верила больше в существование волшебной старушки. Во многие вещи она теперь не верила. Вот бедность — это другое дело, в нее Рыжая верила, потому что бедность была постоянной и зримой спутницей ее существования.

Ренато, посыльный с телеграфа, проезжая мимо на своем велосипеде, крикнул:

— Привет, Рыжая!

Она быстро повернулась, но Ренато был уже далеко. Засунув руки в карманы, он лихо крутил педалями, насвистывая песенку.

Грациелла перешла через дорогу и пошла обратно, оглядывая витрины, расположенные на этой стороне улицы.

Здесь был ювелирный магазин, около которого она всегда простаивала больше всего, любуясь сверкающими поддельными камнями, ожерельями, серьгами, браслетами, золочеными поясами, брелоками и сумочками. Она всегда знала, что сегодня последний крик моды, и делилась своими сведениями с Зораидой и с девчонками из переулка.

— Если я куплю себе пояс, — говорила она, — то буду носить его вот так. Сейчас это ужасно модно.

Но пояса она не покупала, а под блузкой у нее скрывался обрывок бечевки, которым она подвязывала юбку, вечно сползавшую с ее худых бедер. Выйдя на площадь перед лицеем, она замедлила шаги, чтобы поглазеть на юношей и девушек, всегда толпившихся там.