Переулок Солнца - [36]

Тогда поднялся учитель и объявил, что, с позволения синьора судьи, он совсем не погребен, поскольку он все-таки жив, и что он не какой-то неизвестный, а самый настоящий и законный собственник мебели.

В публике никто не смеялся, потому что речь шла о серьезных вещах. Зато адвокаты покатились со смеху, судья низко наклонился и закашлялся, а карабинеры так нахлобучили свои фуражки, что их лица совсем скрылись под козырьками.

Владелец мебельной фирмы сделал своему адвокату знак поторопиться, однако здесь снова заговорил судья:

— Итак, — сказал он, — за мебель заплачено. Но кем? Кто дал деньги на ее оплату?

— Темистокле и маэстро, — ответила Нунция.

Напрасно Маргерита, сидящая сзади всех, громко кашляла. Теперь все было сказано.

Сразу заинтересовались, кто такой синьор Темистокле и почему о нем до сих пор не упоминалось.

— Это ростовщик! — крикнула Йетта.

Но когда немного спустя ее вызвали как свидетельницу, она смутилась и запуталась.

— Этот синьор давал деньги под высокие проценты?

— Как вы сказали?

Судья изменил форму вопроса.

— Сколько он требовал, когда одалживал вам эти деньги?

— Две тысячи, — ответила Йетта.

На этот раз публика тоже смеялась, и громче всех Анжилен.

— Ну, две тысячи — это дело отдаленного будущего, — пошутил судья.

— Пожалуй, отдавать деньги Темистокле — тоже дело отдаленного будущего! — весело вмешался Анжилен.

За это он сейчас же был удалей из зала. Однако стоило ему подняться, как Томмазо, скрывавшийся до сих пор у его ног, тоже вскочил. Его появление вызвало гнев карабинеров, которые не слишком любезно выставили за дверь собаку и хозяина.

Йетте, которую прервали на середине, надоело ждать, пока наведут порядок.

— Советую вам поменьше обращать на него внимание, — дружески посоветовала она судье. — Если бы вы знали его, сколько я…

Однако договорить ей не дали. Заседание было отложено, потому что ответчик, Арнальдо, не явился, а Темистокле вообще не был вызван.

Все вышли разочарованные и присоединились к Анжилену, ожидавшему на улице.

— Ну как? — быстро спросил он.

Узнав, что заинтересованных теперь стало трое — учитель, Темистокле и владелец мебельной фирмы, Анжилен со смехом заметил, указывая на учителя:

— Прямо Христос между разбойниками! Да, эти двое доконают нашего учителя.

Вернувшись домой, Анжилен, смеясь, продолжал обсуждать создавшееся положение, предсказывая разные беды, чем вызвал всеобщее недовольство. Особенно негодовала Зораида, которая уже считала себя законной владелицей мебели. Наконец, решительно подойдя к старику, она проговорила:

— Скажите-ка, мой дорогой защитник, что это вас так разбирает? Может быть, у вас еще болит живот после тех девятнадцати кило арбуза?

С Анжиленом можно было говорить о чем угодно, только не о злополучном арбузе. При первом упоминании о нем во дворе началось настоящее столпотворение, и не помогло даже вмешательство Нунции. Пришлось прибегнуть к помощи Маргериты. Последняя сразу же перешла в наступление.

— Вы что, первый день здесь живете? — начала она. — Или вы друг друга плохо знаете? Или вы не все одинаково бедны? Так в чем же дело? Чего вы хотите? В ваши годы вы надумали стать доносчиком, так, что ли?

— Доносчиком? Я?

— Да, синьор. Как иначе прикажете объяснить эту историю с Темистокле, которому будто бы не отдадут долг? Темистокле, когда его вызовут, заявит, что его обобрали до нитки, будьте уверены.

— Доносчик? Я доносчик? — не унимался разъяренный Анжилен. — Да если бы я был доносчиком, — крикнул он, — все уж давно были бы за решеткой, Да, дорогая моя, весь квартал!

И, понизив голос, добавил:

— Начиная с меня.

— О, вот это другое дело! Молодец, Анжилен! — закричали ему.

Скоро все успокоились, а Зораида напевала, гладя свое подвенечное платье.

19

На переулок стал часто опускаться туман, и тех немногих фонарей, которые болтались где-то высоко наверху, было совершенно недостаточно, чтобы осветить его. Торопливо наступала короткая осень, а вместе с нею ранние сумерки и холода, сковывающие все живое.

В переулке больше не слышались громкие голоса. Окна заклеивали полосками бумаги, из труб потянулись жиденькие струйки дыма, которые сейчас же прижимал к крышам сырой тяжелый воздух.

Безансона, завернувшаяся в старую армейскую шинель и напялившая на голову вязаный шлем, вместо ваз с карамелью выставила сковородку с жареными каштанами, которые заполнили своим аппетитным запахом арку ворот дома номер одиннадцать, где она обосновалась.

Пеппи продолжал регулярно появляться во дворе со своими чемоданами, в неизменном черном костюме и коричневой фетровой шляпе, в которой он был похож на сморчок. Пальто он не носил и всем, кто замечал ему, что неосторожно в таком виде появляться на холодном ветру, он, сопровождая нервной гримасой каждое слово, косноязычно и возбужденно отвечал, что в деревне, где он родился, солнце всегда вот такое огромное, потом, показывая на лежащий повсюду снег, неизменно заключал:

— С ума сойти! С ума сойти!

Дядя, который должен был оставить наследство, все время был при смерти, поэтому стоило только Пеппи появиться в переулке, многие сразу же бежали ему навстречу, горя желанием узнать новости. Пеппи разводил руками, ронял чемоданы и, склонив голову, невнятно бормотал: