Переступая грань - [16]

- Ты уж не выдавай меня, ладно? - будто подслушав его мысли, попросила мать. - С тех пор он...

- ...не изменял? - с надеждой спросил Жан.

- Скажем так: был осторожен. А ту... - мать неожиданно употребила совершенно невозможное в ее устах слово, - он прогнал. Когда пришел немного в себя. За то, что она его - как это вы говорите в Латинском квартале? да, подставила... Но зачем я все это тебе рассказала? Ах да, затем, что Лизу свою ты забудешь.

- Нет! - протестующе вскричал Жан.

- Сейчас тебе в это трудно поверить, - продолжала мать, не обратив внимания на его вскрик, - но вот увидишь. Вспомним наш разговор через год-два.

- Нет, не забуду, - повторил Жан.

- Хорошо, пусть не забудешь, - сдалась мать, потому что мамы всегда сдаются, - но полюбишь другую.

- Никогда! - пылко воскликнул Жан.

- Никогда не говори "никогда", - слышал такое присловие? Да? Ну вот и славно. Полюбишь! Никуда от любви ты не денешься. Никому еще этого не удавалось. Даже там, на Севере, где холодно и уныло... А уж мы-то, с нашей южной кровью...

- Но я уже люблю, как ты не понимаешь? Я так страдаю!

- Конечно, - согласно кивнула мать. - Еще бы! Ведь она первой сказала "нет". Она, а не ты. С вашим мужским самолюбием это непереносимо. Почти непереносимо. А теперь - ешь! Даром, что ли, я так старалась?

- А я думал, ты заказала обед в ресторане.

- Ну уж нет! Когда приезжает сын, да еще из голодной Москвы!

- Не такая уж она голодная, - обиделся за Москву Жан. - Слушай их больше...

- "Их" - это радио, телевидение? - уточнила мать. - Но я сама видела на экране очереди.

- Да, - пришлось признать Жану. - Без очередей там - никак.

- Господи, какая неразумная трата времени, - пригорюнилась мать. - И сил, - подумав, добавила она.

- А Лиза не понимает, - сказал Жан и отложил вилку. - Они там думают, что так везде.

- Человек ко всему привыкает... Ты ешь, ешь...

7

- Спасибо тебе, Саша, такое спасибо! Лучшего фильма пока я не видела.

- Хороший фильм, - согласился с Лизой Саша. - Только уж очень печальный. Помнишь, как у Роллана: "Духовное наше существо скитается одиноким всю жизнь"? Но так показать одиночество... Ты не заметила, кто режиссер?

- Не обратила внимания.

- Я тоже. Хотя были же титры...

Они сидели в Сашиной комнате, потрясенные бельгийским фильмом, голодные, как волки зимой, и почему-то счастливые, несмотря на его финал, вообще - на тональность. Может, потому, что соприкоснулись с подлинным, настоящим искусством?

- Я, пожалуй, пойду, - из вежливости сказала Лиза. - Уже поздно.

- Погоди, - встрепенулся Саша. - Сейчас сварю кофе, стрельну у Зденека хлебца. Поляки - народ запасливый. А у меня - хоть шаром покати!

- И у меня, - виновато призналась Лиза.

- Так ты ж только приехала, - великодушно напомнил Саша.

- Могла бы привезти хоть фруктов, - не приняла его великодушия Лиза.

- Но ты спешила!

Саша привычно запустил пальцы в торчащие дыбом волосы, опечалился: вспомнил про Жана. Впрочем, природный оптимизм тут же взял верх: Жан далеко, а он здесь, рядом. Так что еще посмотрим! Как там говаривал тот же Жан? "Любите любовь!" А он, Сашка, о любви мечтал чуть ли не с первого класса.

- Все, бегу!

Саша схватил пачку кофе, джезве и метнулся на кухню. Пока грелась вода, смотался быстренько к Зденеку. Тот, как всегда, валялся на кушетке, только теперь уж в пижаме: отходил ко сну.

- Ну, чего? - лениво спросил он, приподняв с подушки голову.

Красивое бледное лицо - брови вразлет, прямой нос, тонкие губы выражало привычную скуку.

- Зден, выручай! - быстро и горячо заговорил Саша. - У меня дама, а хлеба нет!

"Писатели в большом долгу перед шахтерами", - неожиданно и скрипуче сообщило радио. Зденек перевел взгляд с гостя на хилый приемничек, протянул руку, выключил. До всего в его комнате можно было дотянуться, не слезая с кушетки - так он организовал свою жизнь.

- Чего это он? - позевывая, поинтересовался он. - Молчал-молчал, и вдруг...

- Вот ты тут валяешься, - назидательно заметил Саша, - а сам в долгу перед шахтерами.

- Так я не писатель, - снова зевнув, возразил Зденек.

- Ну журналист, - напомнил Саша. Они учились в одной группе, и Зденек, собака, уже печатался.

Зденек хотел сказать, что, во-первых, это не одно и то же, во-вторых, он пока что даже не журналист, только учится, но и говорить было лень. Он свесил руку с кушетки, выдвинул длинный ящик серванта, достал большущий батон - всегда покупал большие батоны, чтоб лишний раз не мотаться, примерившись, отрубил огромным ножом ровнехонько половину, подумав, снова нырнул в сервант и вынырнул с куском сыра.

- До чего же вы, русские, безалаберны, - счел нужным заметить. - На, бери. Сыр - даме.

- Разберемся! - обрадовался Саша. - Гранд мерси!

Он рванулся к двери, но неожиданная мысль принудила его остановиться.

- Слушай, - развернулся он к Зденеку, - а как же будешь ты журналистом? Придется ведь бегать - за интервью, в поисках темы... Волка ноги кормят.

- Надо - так побежим, - меланхолично заметил Зденек. - Читал мой опус в вашей знаменитой "Правде"?

Длинная рука с тонкими пальцами указала на стол. Там, на столе, прижатая массивной пепельницей, полной окурков, лежала газета - рупор официоза.