Перестройка - [2]

Рита слушала, не перебивая, а когда Виктор замолчал, тихо сказала:

— Никому золото счастья не приносило, так говорил еще мой отчим. Он честно прожил свою жизнь, хотя и его угробил, по сути, маленький кусочек золота — печатка. А тут целый самородок, и стоит, верно, больших денег... А что Ольге не сказали — правильно сделали, она все больше и больше под мамочкину дудку пляшет. Вот и Ванятку забрали у меня, хотя ему у нас спокойнее было. Скорей бы Никита Игнатич выздоравливал, он бы быстро все на свои места поставил. А так... И решила я в Голодаевку вернуться, не нужна я здесь никому.

— Это как же понимать: «Не нужна»? А мне, а Ивану?! Что касается Ванятки, он хороший мальчуган, сам когда-нибудь разберется. Насчет Никиты Игнатича — тут видно, дело — труба, инфаркт есть инфаркт.

— Так не старый ведь, еще и шестидесяти нет.

— Да с такой стервой год за три считать надо, как на фронте. — И Виктор тоскливо улыбнулся.

— Видать, больно красива была в молодости, она и сейчас еще ничего.

— До моей Насти ей, конечно, далеко, но что так — то так.

— Никак забыть не можешь?

— А чего забывать-то, она всегда со мной. Хоть в этом мне повезло.

— Да, в чем повезло, так повезло... А о золоте, конечно, никому ни слова. Но ведь надо, же с ним что-то делать? Какие у вас планы?

— Ивану решать.

— Только бы Ольга не узнала. Чует мое сердце — не будут они жить вместе.

— Надо было Ивану на Оксане жениться, девочка она умная и красивая, теперь врач.

— Да ты что?! Они же брат и сестра!

— Какие там брат и сестра! О чем говоришь, Рита?

— Ладно, пойдем отсюда. Оксана уж третий раз замуж выходит, и мужиков-то подбирает, как издевается: то Ефрем, то Серафим, а теперь вот — Филимон, смех да и только. А девке скоро тридцать.

— Как тридцать?!

— Ты что ж думаешь, — время остановилось? Николай уже, почитай, пятый год как погиб. Неладно у нее жизнь складывается. Сны я плохие стала видеть. Не к добру это... Пойдем, братик ты мой родненький, лучше на веранде поболтаем. Вон, и солнце к закату поползло.

— Да уж, пойдем, во дворе у нас веселей.

— О, детворы полон двор, скучать не дадут. Твою клубнику-то всю оборвали, и малину...

— Да пусть едят, не жалко.

Будто услышав разговор, в переулок вылетела стайка ребят. Увидев медленно идущих Виктора и Риту, они понеслись в их сторону:

— Деда! Бабуля! Там дядю Ваню привезли, машина с крестом приехала.

— Господи Иесуси, — прошептала Рита, — почему привезли?

Виктор заковылял быстрее.

— Не кричите все, говори ты, Фаина! — обратился он к старшей.

— Дядю Ваню санитарка привезла, искалеченного.

— Живой он, даже улыбается! — закричали дети наперебой.

— Опять несчастье! Да сколько же можно! И все на одного человека! — с отчаянием проговорил Виктор. — Где же Господь Бог, неужто Ванька такой грешник?!

Глава вторая

Белоруссия. Витебск. Военный госпиталь. Палата интенсивной терапии. В отдельной комнате, на панцирной койке – Иван. Он задыхается. Казалось, что в его легкие не проходит воздух, а превращаясь в какую-то бескислородную горячую массу, нестерпимо жжет внутри. Но грудь высоко поднималась и быстро опускалась, указывая на то, что воздух все, же поступает в легкие. Но почему такое нестерпимое ощущение удушья?

Вошла медсестра, увидев мечущегося больного со вспотевшим бледным лицом, его часто и высоко вздымающуюся грудь, выбежала, а через минуту вернулась с дежурным врачом. Это был тот же хирург, который час назад накладывал гипс на ноги Ивана.

— Что случилось? Где боль?

Иван ничего не мог сказать. Быстро и отчаянно дыша, он то открывал, то закрывал рот.

— Валентина Сергеевна, ложку, быстро! Ну-ка скажи «а»!

Иван широко открыл рот и захрипел.

— Нет, все нормально, в чем же дело? Дайте ему воды... Теперь говори.

— Ч-что говорить? Я за-за-ды-хаюсь! Воздуха не хва-та-ет!

— Вижу, родной, сейчас проверим, Сергеевна, вызовите ЭКГ. Ты только не волнуйся, командир, все будет хорошо, успокойся, пожалуйста.

Иван закрыл глаза. Красные, синие, зеленые, оранжевые круги, иногда прозрачные, как цветы одуванчика, поплыли перед глазами. Казалось, что он проваливается в теплую мутную воду...

— Кислород! Дайте ему кислород!

Иван смутно ощущал, как забегали вокруг врачи, что-то подключили. Прибор зашипел с повторяющимися периодами. Дышать стало легче, Иван глубоко вдохнул и притих.

— Ну что там? Чего копаешься?! Отойди, и чему вас только учат в институтах!

— Инфаркт миокарда...

— Ты что! Какой инфаркт! Парню тридцать лет.

Иван открыл глаза. По выражению его лица и глаз хирург понял, что больной все слышал.

— Ты только не волнуйся, капитан, все будет хорошо, это нервная система зажала все мелкие сосуды и слюнные железы. Сейчас я сделаю загрудинную блокаду, и все станет на свои места. Сергеевна, новокаин!

Исаев чувствовал, как мягким ласковым теплом разливалось в груди лекарство, становилось все легче и легче дышать, и он сам все глубже и глубже опускался в мутную воду, пока не опустился на теплый песок дна и, блаженно растянувшись, стал с наслаждением вдыхать и выдыхать мутно-зеленую воду, будто рыба...

«Капитан Исаев Иван Егорович, 1947 года рождения, командир десантной роты, переломы обеих ног, общее состояние критическое». Так значилось в истории болезни пациента.