Перестройка. Как это было? - [3]

Г. Саралидзе:

Ну, пустые магазины увидели чуть позже.

А. Гаспарян:

Хорошо, возьмем книжные магазины, которые по формальному признаку были наполнены литературой, но вовсе не той, которую жаждал увидеть советский читатель.

Г. Саралидзе:

Так вот после 1985 года-то они и стали наполняться. Как раз с книжными магазинами все произошло быстро.

А. Гаспарян:

Правильно! Только это стало возможно с расцветом кооперативного движения, когда стала, скажем так, кооперативная литература издаваться. Государство это никак не контролировало.

Г. Саралидзе:

Дело в том, что они запустили механизм, который не могли контролировать. Они запустили механизм, в котором ничего не понимали…

Д. Куликов:

Я добавлю еще один момент. Не в том проблема кооперативного движения, что книжки стали печатать. Проблема развернулась в полный рост, когда отменили монополию на внешнюю торговлю. И все эти кооперативы, частные предприятия, которые создавались при заводах, при фабриках и при всем остальном, просто стали каналом слива всей продукции за рубеж по любой цене, потому что разница между валютой и рублем была колоссальной. Если ты тогда хотя бы чайники во Вьетнам продавал, то ты зарабатывал. А если на полученную за чайники валюту ты покупал видеомагнитофоны, которые можно было здесь по сумасшедшей цене продать, получалось, как Гия говорит, два конца.

Г. Саралидзе:

А то и больше.

Д. Куликов:

И когда эту монополию ликвидировали, убрали разницу между наличным и безналичным рублем, то вся система пошла вразнос. Она была не приспособлена для всего этого. Ну а в политическом слое ничего не было сделано. Там царила не меньшая вакханалия, чем в слое экономическом.

Г. Саралидзе:

Возвращаясь к апрельскому пленуму. На нем прозвучало, что нужно критиковать и ломать обветшалую командно-административную распределительную систему. Сначала умеренно критиковали, говорили, что в принципе все ничего, но надо бы кое-что подправить. В социализме есть скрытые возможности и резервы, которые могли бы позволить реформировать эту систему.

А. Гаспарян:

Но, опять же, мысль о скрытых резервах социализма принадлежит не Горбачеву. Ее Ленин в 1922 году высказал.

Д. Куликов:

А кто-нибудь может конкретно перечислить преимущества социализма, на которые собирались опираться и которые хотели сделать двигателем научно-технического прогресса?

Г. Саралидзе:

Ну, они поясняли. «Трудовая дисциплина» звучала на производстве. «Человеческий фактор», «заинтересованность»…

Д. Куликов:

А как можно трудовую дисциплину укрепить и эксплуатировать в условиях разрушения командно-административной системы?

А. Гаспарян:

Что же это за трудовая дисциплина, которую все, начиная с Ленина, призывают укреплять? И ни у кого ничего не получается. А если это не получилось у двух гениев, как тогда говорили, – у Ленина и Рыкова, почему вы думаете, что это получится у Воротникова, Замятина, Чебрикова и Горбачева?

Д. Куликов:

Сталинская трудовая дисциплина – это понятно. Можно было за двухминутное опоздание загреметь. Так что по поводу того, каким образом дисциплина держалась при Сталине, тоже иллюзий питать не стоит. Поэтому когда говорили, что надо укреплять дисциплину, а ничего для этого не делали, то государство разлагалось. Гении управления!

Г. Саралидзе:

По поводу укрепления дисциплины. Мы же видели попытки укрепить дисциплину…

Д. Куликов:

…еще в андроповские времена.

Г. Саралидзе:

Они тоже обернулись анекдотами.

Д. Куликов:

Я был свидетелем отлавливания людей в универмагах, в кинотеатрах в рабочее время. Я все это видел.

Г. Саралидзе:

На этот счет ходили тбилисские байки, невероятно смешные. Но мы сегодня не об этом говорим. Тогда ведь прозвучали очень любопытные предложения. Михаил Горбачев в своей речи на пленуме сказал, что надо эффективнее использовать производство, максимально загружая производственные мощности, в том числе за счет введения многосменного режима работы; повысить качество производимой продукции; развивать рационализаторство, передовые формы, методы соцсоревнования. Ведь это все действительно вдохновляло людей.

Д. Куликов:

Это произвело впечатление, потому что по поводу необходимости модернизировать систему существовал консенсус от верхушки до самого низа, консенсус всего общества. Но кроме этого консенсуса не было больше ничего – в этом заключается проблема. Выяснилось, что у Михаила Сергеевича на словах было одно, а на деле – совершенно другое. Начиная с примера с Ельциным это особо заметно.

Горбачева критиковали за установление культа личности. Вообще, культ личности – это все время воспроизводящаяся штука в нашей истории, при всех советских правителях. Сталин сознательно создал культ личности Ленина – но уже после его смерти. Но там несколько, с моей точки зрения, было компонент. Нужен был культ личности великого гения, который точно видел путь на 200–300 лет вперед. Ну а сам мавзолей, я считаю, – это точное понимание Иосифом Виссарионовичем смысла воскрешения самозванцев у нас в России. Мавзолей нужен был для того, чтобы все могли прийти и убедиться: вот он, Ленин, лежит мертвый. Чтобы не было какой-нибудь пугачевщины… Я немножко утрирую, но это точно… Ленин велик, но он покоится с миром. Наследник этого величия – Сталин. Они же там боролись за то, кто будет наследником величия. Поэтому культ личности преследовал их всех – Хрущева, снятого за волюнтаризм. На Леониде Ильиче – четыре звезды героя, орден Победы. «Дорогой и горячо любимый» – к нему иначе и не обращались. Это уже стало карикатурным. Ну а Михаил Сергеевич в очередной раз это воспроизвел, потому что в политбюро никакой дискуссии при нем не было. Все должны были соглашаться… Я в 1996 году попал на заседание предвыборного штаба Горбачева, когда он собрался в президенты России пойти. Я наблюдал, как проходит разговор. Человек тридцать сидят в зале, а Михаил Сергеевич очень долго говорит. Понять, о чем говорит, невозможно. Потом все, каждый по очереди, высказываются и в принципе соглашаются. Один оказался немножко диссидентом. Но ему сказали: это, конечно, здорово, что вы критикуете, однако решение уже принято. Через неделю или две повторилось все то же самое, замкнутый круг. Вот проблема! Воспроизводилась пустая форма, без содержания. Они думали, как власть удержать. И Горбачев думал так же, как все остальные.