Перешагнув пропасть - [4]

— Я собираюсь напоить Энн чаем, а вы не желаете, мистер Шалье? — спросила Сэнди. Она холодно указала ему, куда сесть. Она решила, что будет держаться с достоинством; хотя как же ей хотелось, крича во всю глотку, выплеснуть самые грязные ругательства прямо в эту красивую, гордую физиономию.

— Благодарю вас. — Он не улыбнулся. — Чай будет очень кстати, мисс…

— Гоздон, Сэнди Гоздон. Все же присядьте, мистер Шалье. Сожалею, что обстановка у нас не та, к которой вы привыкли, но…

— Мисс Гоздон, я понимаю, что в данный момент вами владеет только одно желание: стереть имя семейства Шалье с лица земли. — Он сказал это без всякого выражения, но в глазах блеснул сарказм. — Однако не кажется ли вам, что при сложившихся обстоятельствах нам следовало бы как-то договориться?

— Зачем? — Она смело смотрела ему в глаза. — Вот именно — зачем?

— Ради вашей сестры.

— Ей не нужен никто — никто из вашего семейства. Единственный Шалье, который был ей дорог, мертв. Что же вы можете для нее сделать? Только не говорите о деньгах, не смейте!

— Вы полагаете, что ее можно кормить свежим воздухом?

Как я могу ненавидеть мужчину с лицом Эмиля? — думала Сэнди. Хотя у него лицо человека явно постарше. Вся горечь, вся неприязнь, скопившиеся в ее душе, отразились в ее взгляде.

— Я найду, чем ее кормить.

— Вы?! — В его голосе было столько презрения! Он повел рукой, и Сэнди заметила на запястье золотые часы, стоимость которых наверняка покрыла бы годичную плату за эту квартиру. — Я так не думаю, хотя и не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Вашей сестре, видимо, всего лишь двадцать лет, а вам — двадцать один? Двадцать два? К тому же будет еще ребенок!

— Но это ребенок Энн! — Сэнди дрожала от гнева.

— И Эмиля тоже. — Француз был холоден как лед.

— Однако Эмиль мертв, а Энн жива. Мне же, к вашему сведению, двадцать восемь, и у меня в Америке высокооплачиваемая работа. Так что я смогу вполне прилично содержать сестру с ребенком еще несколько лет.

— Неужели? — В глазах его Сэнди прочла удивление, которое он не успел скрыть.

— Представьте себе. — Она заметила вспышку гнева, мелькнувшую словно черная молния на его красивом лице. Впрочем, лицо тут же превратилось в маску, скрывшую мысли этого аристократа.

Ага, не нравится, мистер Шалье, когда кто-то нарушает ваши планы, подумала Сэнди. Да и я вам не нравлюсь. Ну что ж, это хорошо, даже очень хорошо. Потому что единственное желание, владеющее мной сейчас, — это разрушить схему, вычерченную вашим холодным, логическим умом, и отправить вас назад, в вашу знатную семью, причем — с чувством вины. Вот так!

— Вы думаете, что лишить ребенка тех благ, которые ему положены как сыну Эмиля, — это справедливо и мудро? — спросил француз после долгого молчания, когда они смотрели друг на друга словно два гладиатора перед выходом на арену. — Я слышал от Эмиля, что родители ваши умерли, а близких родственников нет. Значит, вы полагаете, что единственная тетка может заменить ребенку целую толпу близких людей — бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер?

— Безусловно, если все они — Шалье.

— Однако ваш племянник или племянница будет носить эту ненавистную вам фамилию. — Это было сказано с притворной мягкостью. — Фамилию отца.

— У меня нет настроения дискутировать. — Сэнди выпрямилась, пожелав в эту минуту быть высокой, как манекенщицы, чтобы он видел, каким гневом сверкают ее глаза. — Надеюсь, я выразилась ясно.

— А мне это не удалось. — На его лице появилась ледяная улыбка. — Я приехал, чтобы высказать уважение, которое вся наша семья питает к вдове моего брата, но… — Он посмотрел в сторону спальни. — Все, оказывается, иначе.

— Вот именно. — Сэнди не могла сравниться с ним в умении держаться холодно и надменно. Она и не пыталась. Она отдавала себе отчет, что похожа на маленькую разъяренную тигрицу, не хватает только оскаленных зубов. Сэнди ясно понимала, чего он хочет: завладеть ребенком. Тем, что еще не родился. Только это желание держит его здесь.

Она кое-что слышала об этих старинных, благородных семьях — а Шалье были, несомненно, из таких, — об их неутолимом желании иметь побольше наследников, особенно по мужской линии. Желание это заставляло их сметать все препятствия на своем пути. Она знала, что у Андре пять дочерей. А Жак — явно закоренелый холостяк. Значит, остается только…

— Поскольку Эмиль погиб, все наши связи с вашим семейством оборвались, — сказала Сэнди.

— Не будьте так наивны, мисс Гоздон. Теперь этот глубокий, красивый голос звучал явно издевательски. Француз придвинулся ближе, глядя на нее холодными, сузившимися от злости глазами. И вдруг Сэнди почувствовала те же, что и раньше, спазмы в желудке от запаха его немыслимо дорогого лосьона. Запах сам по себе напоминал о богатстве, власти и влиянии его семьи. А кроме того… Сэнди поразили мужественность этого человека, его невероятная энергия и чувственность, проявлявшиеся даже тогда, когда он был неподвижен как статуя.

— Впрочем, на самом-то деле вы отнюдь не наивны. Мне кажется, сейчас подходящий момент для того, чтобы прояснить наши позиции. Не так ли?

Сэнди не смогла ответить: она чувствовала себя кроликом под взглядом удава. И почти окаменела.