Переселение. Том 2 - [87]

Впервые она приснилась ему в Темишваре, когда Гарсули велел заковать его в кандалы и бросить в тюрьму и лишь депутация сербских коммерсантов, пришедшая к Энгельсгофену во главе с сенатором Маленицей, спасла его от виселицы.

Эта молодая женщина, которую он, можно сказать, позабыл, спустя год после смерти стала приходить к нему во сне. Она трепала его по затылку, гладила по голове, целовала.

На пути в Вену, куда он ехал добывать паспорт, его мучили подобные же сны. Не прекратились они и после глупой интрижки с г-жой Божич в Вене. Напротив, покойная жена посещала его во сне все чаще, становилась все краше и обольстительней, все более страстной и пылкой в своей любви, из-за которой его виски начали седеть и в которой он никому не смел признаться.

И хотя ее красивое лицо с неизменно грустными глазами порой путалось во сне с лицом Евдокии, а ее стройное изящное тело — с могучими формами соперницы, мертвая белотелая красавица каждый раз одерживала верх над г-жой Божич и утром, в момент его пробуждения, оставалась с ним одна.

Она была так прекрасна, так пылка в своей неудержимой страсти, что Павел просыпался в смущении, замирал и дурел от блаженства.

И долго сидел, уронив голову на грудь.

Его ужасало, что сон неотличим от яви.

В последнюю проведенную в Карпатах ночь Павел впервые подумал, что его покойная жена приходит к нему во сне как живая и сны эти становятся все явственнее и прекрасней.

Она приходила откуда-то издалека, совершенно неслышно, в прозрачном голубом кринолине, словно спускалась по водопаду, залитому лучами заходящего солнца. И неизменно с черным веером в руках. И этот водопад блаженства всегда был неслышный, прохладный и приятный.

Он не слышал ее призрачных шагов, видел только, что она приближается к нему, улыбаясь. Потом она наклонялась над ним и что-то шептала — утром он не мог вспомнить ее слов — и была такой же стыдливой и страстной, как в первые дни супружества.

Она смотрела на него своими грустными темными глазами, загоравшимися страстью.

И хотя в течение дня Павел старался обо всем позабыть и хотя начинал подумывать, что это дьявольское наваждение, во сне он каждый раз убеждался, что Катинка не идет ни в какое сравнение ни с венкой, представлявшей на канате богиню ночи, ни с г-жой Божич, что так бесстыже навязалась ему ночью в Визельбурге. Поцелуи покойной жены становились все страстнее, все слаще, какое-то пьянящее сияние исходило во время объятий из ее груди.

Ее ребра светились, словно вспышки молнии.

Он весь дрожал, когда она покрывала его своим телом.

Утром, придя в себя, он думал, что сходит с ума.

Павел пытался не спать, выбросить ее из головы, но она являлась к нему почти каждую ночь. И вот здесь, на последнем ночлеге в Карпатах, ему впервые приснился новый сон, который был еще прекраснее, еще сладостнее прежних.

Она пришла, принялась его обнимать, целовать, потом прильнула к нему, и он вдруг почувствовал, что они уже не на земле, что они летят.

Под ними была долина Ондавы, скалы Бескидов, Дукля, полет их был такой приятный, неслышный, легкий, словно им не нужно было махать крыльями.

Летели они в теплом сиянии луны, поднимаясь все выше. Легко, будто желтые листья, несомые ветром через дорогу, перелетали горные вершины, паря высоко в голубом небе, над землей, которая со своими горами, лесами и долинами осталась далеко внизу. Этот полет с вершины на вершину был самым прекрасным, самым приятным переживанием в жизни Павла.

Они таяли, подобно облачкам, летя в сторону заходящего солнца над высокими скалами и лесами, где опадала желтая листва. Павел чувствовал, что она обнимает и ласкает его в каком-то экстазе, а он, совершенно потрясенный, думал только о том, что они летят, что земля далеко внизу. И его охватывала боязнь упасть вместе с ней в мрачную долину Ондавы, уходившую от них все дальше и дальше. Но страх прошел, когда он увидел ее глаза. От наслаждения она откинула голову.

Этот новый сон был так упоителен, что, проснувшись, Павел не знал, где он и что с ним. И случись это в горах, он бы наверное стремглав полетел вниз, думая, что сон продолжается, что с ним ничего не может случиться и он не разобьется.

Однако тут, на Дукле, к нему привязались и злые духи. Накануне отъезда мучительный кошмар совсем доконал его.

Ему приснилась умирающая жена.

Из ее груди вырвался душераздирающий крик: «Не отдавай меня!» И, рыдая, она все время повторяла, что все кончилось слишком быстро, что жизнь коротка, что они не успели даже привыкнуть друг к другу, что она хочет родить.

Павел никогда не проявлял на людях нежности к жене, никогда ее не обнимал и не целовал при посторонних.

Исаковичи обычно своих чувств не выказывали.

Но когда начались роды — а родила она на седьмом месяце беременности, когда она со стоном упала на землю и стала извиваться, Павел, потрясенный тем, что произошло, понес жену в дом мимо остолбеневшей Варвары и подбежавшего Юрата, целуя и успокаивая ее. В ту пору женщины сами себе были повивальными бабками, а роды где-нибудь на задворках случались даже в богатых и почтенных семьях.

Павлу и в голову не приходило, что жена может умереть.