Переселение. Том 2 - [57]

Так все трое и записали тот день.

Майор Юрат Исакович прибыл в упомянутый день и год в Токай с женою, которая была на третьем месяце беременности, без детей. Весь путь через Венгрию он проехал верхом, а жену вез в экипаже сенатора Богдановича с огромным черным кожаным верхом. После долгой езды Юрат ходил по земле раскорякой, словно и ее хотел оседлать. Анна была хороша, как никогда.

По настоянию тещи, г-жи Агриппины Богданович, детей пришлось оставить в Нови-Саде у дедушки и бабушки. Жена сенатора отпустила дочь в Россию при условии, что дети останутся дома. Сначала она вправе поглядеть, где и как зять построит в России дом и построит ли его вообще. А уж потом они отдадут ему детей. Глупую же, слепо влюбленную в него дочь пусть забирает с собой.

В следующем году весной, если зять устроится, пусть приезжает за детьми.

Встреча Анны и Юрата с Павлом была сердечной, но невеселой. Оставшись без ребят, Анна была озабочена и грустна, в глазах у нее горел странный огонек и блестели слезы.

И Юрат не выглядел прежним веселым и беззаботным офицером. Жизнь, говорил он, складывается глупо, если у человека наряду с женой имеется теща, и еще глупее, если ему придет в голову переселиться в неизвестную страну. Он бросил-де друзей — сирмийских гусар, оставил дом, расстался с обществом, с которым привык встречаться каждый день. Ему жаль, что он не увидит больше Дуная и Фрушка-Гору и не будет пить сремское вино. В России, говорят, пьют бог знает что. Негоже так часто переселяться. Лучше уж было остаться в Среме, в Темишваре, и там на месте ухлопать Гарсули. Остерегаясь, чтобы не услышала жена, он почем зря ругал тещу за то, что та оставила у себя детей.

— Прости меня господи, я же не с тещей, а с ее дочкой детей народил!

Юрат рассказывал, что они изрядно намучились, проезжая Венгрию, но хуже всего им пришлось, когда на пароме переезжали Тису. Трудно было и в корчмах по дороге. Нет ничего тоскливей, чем венгерская глинобитная корчма под жарким солнцем среди голой равнины.

— Просто дышать нечем!

Анна обняла Павла, счастливая, что наконец доехала и что нанятый для них дом просторный и уютный. Особенно радовали ее цветы перед окнами и сад. Можно будет какое-то время в Токае отдохнуть. Она бездумно и без особых тревог родила двоих ребят, но сейчас, и сама не знала почему, при одной мысли, что третьего придется рожать без матери и повивальной бабки, у нее мурашки пробегали по спине.

— Двоих рожала, — говорила Анна, — мать была рядом, а теперь, как схватят родовые муки, гляди в заснеженные окна на незнакомую стреху!

Почтмейстер Хурка быстро разместил гусар и возы по дворам, и Юрат, впервые в жизни не торгуясь, расплатился. Пусть идут и дукаты, куда ушло все прочее!

Он тоже похвалил дом и сад, не понравилось ему только то, как спят в Токае супруги. Поглядев на узкие ложа, стоявшие в комнатах парами, на расстоянии пяди или двух друг от друга, он спросил:

— Неужто супруги в Токае лежат по ночам друг возле друга как мертвые в гробу? — И заключил: — Все на чужбине по-дурацки!

Анна рассказала, что Петр и Варвара едут за ними в сопровождении лишь двух гусаров, в экипаже сенатора Стритцеского, очень тяжелом и старом, потому и отстали. Варваре дважды в дороге было нехорошо, но она не желает и слышать о том, чтобы отказаться от путешествия. Стритцеский заблаговременно обеспечил им ночлег в венгерских городах, и Петр рассчитывает застать братьев в Токае. В штабе корпуса ему разрешили уехать без особых хлопот, но Петр перед отъездом страшно поссорился с тестем. Стритцеский никак не хотел отпускать в Россию Варвару. Темишвар и Варадин полны слухов о разных бедах, которые подстерегают переселенцев по дороге в Россию: бури, ливни, наводнения, дремучие леса, крутые утесы и даже разбойники. Говорят об упирающихся в небо горах, которые надо перевалить, прежде чем попадешь из Венгрии в польское королевство. Известно также и о целых кладбищах, которые оставляют на своем пути в Россию переселенцы, хороня своих покойников.

Петр заколебался.

Но Варвара упросила отца. «Умру, — сказала она, — если не поеду. Я хочу поглядеть на неведомую страну, на то, как живут там люди, я не могу отрываться от родичей. Исаковичи для меня не чужаки и не схизматики, они не виноваты, что им нет места среди кирасиров Сербеллони. Я связана с Исаковичами узами, которые сильнее родовых связей со Стритцескими. Это узы сердца, любви, счастливых дней. А если мне с мужем будет нехорошо, то я сумею и одна вернуться к отцу. А когда в России рожу первенца, приеду и покажу деду внука. Москали не за морями. Поеду, пока молодая!»

Из рассказов Анны у Павла создалось впечатление, что после ссоры в темишварском трактире семейная жизнь Варвары и Петра наладилась и между ними царят мир и любовь. Хорошо живут.

— Многое у Варвары с Петром изменилось, — сказала Анна.

Павел с рассеянным видом, витая где-то в облаках, казалось, не слушал, что говорила ему Анна, внимательно, хотя и украдкой на него поглядывавшая, и молча помогал ей выгружать домашнюю утварь, никак не выказывая ей своих мыслей и чувств.

Анна уже тише добавила, что пока это их женская тайна, но ей известно, что Варвара наконец забеременела и уже на втором месяце, а Петр, точно девушка, стыдливо это скрывает. Но счастлив-пресчастлив и только улыбается. Молча так улыбается.