Переселение. Том 2 - [51]

— Тем сербским офицерам, с которыми я познакомился в Вене, — сказал Вишневский, — прежде всего нужно было доказать русским, что они нуждаются и приехали в Россию, чтоб выкарабкаться из нищеты, и таким образом пробудить к себе сострадание. И Россия порадеет о том, чтобы смягчить их участь, и заставит турок позволить сербам строить села на пожарищах. Русское государство богато и могло бы помочь бедноте, которую режут турки, но для этого переселенцам необходимо образумиться и не болтать о каком-то никому не ведомом своем царстве в Европе. О котором только они, вероятно, и знают. Слишком они малы, чтобы иметь собственное царство!

После таких ужинов у Вишневского Павел обычно проводил целые дни один в нанятом с помощью почтмейстера Хурки доме. По старому календарю осень в Токае только начиналась, а по новому была уже в разгаре. Но розы еще цвели.

Все было покрыто пышной листвой: рощи на горе, тополя у реки, деревья в саду. И лишь под окнами дома появились первые желтые листья.

Солнце, пробиваясь сквозь ветви, сияло каждый день.

Павлу казалось, что он не на пути в Россию, а вернулся в милый его сердцу Варадин. Там в сентябре тоже часто бывало тепло. Если же, случалось, и выпадали ранней осенью внезапные ливни, а порой даже снег, то очень редко. Как и крупный град в мае. Тщетно варадинцы выносили перевернутые вверх дном стулья во двор, чтобы град перестал. Тщетно таскали на совке рдеющий жар в дом — против раннего снега. На его родине не помогало и колдовство.

Там — за облаками — господствуют более могущественные силы. И зима приходит, никого не спрашивая. Внезапно. Недаром говорится: «как снег на голову».

Исакович надеялся, что в Токае такого не будет.

Розы цвели здесь и в октябре, а виноград только начали собирать. У слияния рек было тепло.

Честнейший Исакович проводил дни в ожидании братьев неплохо. Он изучал, как мог и умел, по топографическим картам, которые ему дали почтмейстер Хурка и Вишневский, седловины Карпат. При этом он с горечью вспоминал слова Вишневского, что для Исаковичей он — Карпаты!

Ориентироваться в этих картах Павлу было нелегко, но в австрийских войсках он кое-чему научился, и вот теперь путешествовал по ним при помощи пальца. Тогда-то ему в голову пришла сумасшедшая мысль: не трогаться из Токая осенью, как это делают все переселенцы, ведь в эту пору года в горах их встретят дожди, свирепые бури и грозы, а дождаться снега. Снег все выровняет. Стоит морозу сковать землю, погода установится, всюду воцарится покой, и тогда кати себе на санях быстрее ветра. Осенью же подстерегают и ураганы и наводнения. На дорогу валятся деревья, скатываются камни.

Вишневский этот план не одобрил.

— Все останется так, как было испокон века, — сказал он с улыбкой. — Карпаты вам придется переходить либо перед тем, как выпадет снег, либо сидеть в Токае до весны.

Человек, рассуждал Вишневский, одинокое, несчастное создание, Вишневский помогает только Вишневскому. Кроме Вишневского, никого у него нет.

— Вот вы, капитан, все заботитесь о семействе, о народе и бог знает еще о чем. Всего, чего я добился, я добился сам и для себя. И добился один, без чьей-либо помощи. Так же, как я, скажем, сам себе купил эту блестящую униформу, я без чьей-либо помощи сделал карьеру в русской армии. Даже отец мне не помогал. Человек одинок. Нет у него настоящих друзей. Даже бог не поможет тебе, если сам себе не поможешь. На днях я жду производства. Я себе, слава богу, сам создал положение и заплатил за него. Когда я скажу, тогда и поедете!

В те дни Павел увидел первую партию своих соотечественников, переселявшихся в Россию. Это были люди лейтенанта Петра Боянаца из Канижи. Двадцать пять мужчин, семнадцать женщин и множество детей. Было у них всего три телеги да девять лошадей. Голь перекатная. Тащились медленно. В Венгрии они намучились и теперь отдыхали на противоположном берегу Тисы. Всюду их принимали за цыган, что водят медведей по ярмаркам. Были среди них и больные.

Переехав через реку и увидев виноградники Токая, они было возликовали, но услыхав, что придется еще переваливать через горы, испугались пуще прежнего. Стали возмущаться, что их так быстро изгоняют из Токая. Уж очень им хотелось тут немного отдохнуть. И было горько, что Вишневский, которого они принимали за чистокровного русского, гонит их дальше, вежливо, правда, но гонит. А Вишневский кричал, что они сунулись в воду, не зная броду. И бумаги у них не в порядке. Они не понимали, что он от них требует, и ругали его за спиной почем зря. А он лишь смеялся, когда ему об этом донесли. Не удивительно, мол, и он на их месте так же бы ругался.

А услыхав, что эти горемыки всерьез рассчитывают повидаться в России с императрицей Елисаветой, он чуть не задохнулся от хохота.

Переселенцы по требованию Вишневского в тот же день потянулись в сторону Уйгели. Неторопливо и безмолвно. Проводник, унтер-офицер, напился в тот день в Токае, но уверял Павла, что знает в Карпатах каждую тропу, каждую седловину. Не первый, мол, раз идет. Из Токая в польский Ярослав есть несколько дорог, но он еще не решил, по какой идти.