Переселение душ - [4]

— Я знаю, что ты занимаешься укрощением лошадей. А приходилось ли тебе воспитывать детей? Или это просто твоя привычка к обобщениям?

— Я более или менее занимался воспитанием Уилмэй. Она научилась ездить верхом гораздо раньше, чем читать. Читать же она начала только два года назад. Обычно я читал ей сказки Андерсена. Они ее потрясли настолько, что в мое отсутствие она сама научилась читать. И дочитала книгу уже без меня. Итак, она захотела учиться — и сделала это быстро. Шесть месяцев назад она решила, что будет учиться писать.

— Ты ее сам учишь?

— Нет, с ней занимается миссис Блэйд. Я не учу — я только удерживаю других от страсти обучать, пока не придет подходящее время для этого. У моей дочери нет постоянных занятий — она начинает изучать что-то, когда сама захочет, и прекращает, когда сочтет нужным.

— Насколько я понял, она делает только то, что ей нравится. Она не усвоила, что такое дисциплина, систематические занятия, уважение к чувствам других людей, и абсолютно испорчена отцом, который ночами торчит в своем кабинете, изобретая всякие теории, лишь бы оправдать собственную лень, бесхарактерность и эксцентричность.

Он расхохотался и сказал:

— Поживем — увидим. Уилмэй не безупречна, но за месяц жизни у нас ты убедишься, что моя система правильная, во всяком случае для нее.

Я промолчал.

Несколько недель спустя Филипп поинтересовался, согласен ли я с ним, и я был вынужден хотя бы отчасти признать его правоту, правда только в отношении Уилмэй, заявив, что такого ребенка не могут испортить даже бредовые теории отца.

Глава III

Беседа затянулась за полночь, и мы расстались поздно, договорившись встретиться часов в десять утра за завтраком. Однако в шесть часов я открыл глаза, затем снова задремал, просыпаясь каждые десять минут, и вскоре после семи утра проснулся окончательно. Одевшись, я спустился вниз и вышел в сад. Там уже гуляла Уилмэй. Играя роль хозяйки дома, она подошла и спросила меня, хочу ли я завтракать прямо сейчас.

Нет, благодарю, — сказал я. — Ваш замечательный слуга Картер уже предлагал мне позавтракать. Я выпил чаю, а позавтракать хотел бы вместе с твоим отцом. А ты завтракала?

— Нет еще, я решила, что позавтракаю вместе с вами.

Я выразил свое восхищение.

Она вызвалась показать мне сад и конюшни. А потом ей вдруг пришло в голову позавтракать на лужайке.

— Утро чудесное, а в хорошую погоду мы часто устраиваем завтрак в саду.

Я подумал, что это и в самом деле здорово. Она позвала младшего садовника и распорядилась:

— Будьте добры, скажите Картеру, что нам хотелось бы позавтракать на лужайке.

Ее взрослая манера позабавила меня.

Показывая мне своего пони, она неожиданно спросила, чему легче научиться: музыке или письму.

Я объяснил ей, что музыка требует от человека не только труда, но и души. Возможно, я даже преувеличил трудности. А ведь я мог бы догадаться, что за этим последует. В сущности, я пробудил в ней страсть к музыке. И расплата не замедлила себя ждать: давать ей первые уроки предстояло мне. А ведь я всегда утверждал, что учителям музыки следует давать премию на том свете, поскольку при жизни им приходится страдать больше других.

Именно во время завтрака я сообразил, что вынужден либо проявить себя как черствого и плохо воспитанного человека, либо предложить свои услуги по обучению Уилмэй музыке. Против воли я предложил дать ей несколько уроков на фортепьяно. Она поблагодарила меня и сказала, что это было бы чудесно, но ведь занятия отнимут у меня много времени. К концу завтрака я уже умолял ее как о величайшем снисхождении, чтобы она позволила давать ей уроки музыки. Наконец она любезно согласилась. Потом я признался Филиппу, что надеялся на его вмешательство и что ему ради соблюдения приличий следовало отказаться, чтобы гостя использовали в качестве учителя музыки. Он ухмыльнулся и сказал, что ему это в голову не пришло.

— Ну ладно же, — заявил я. — Я составлю расписание занятий, и буду строго придерживаться его, так что твоя система вседозволенности полетит к чёрту.

Он и этот ультиматум воспринял с улыбкой. Мы с Уилмэй договорились, когда именно проводить занятия. Уилмэй оказалась превосходной ученицей, она схватывала все на лету и училась по собственному желанию куда более охотно, нежели дети, которых заставляют. Своим отношением к урокам она словно давала нам понять: «Мне дали имя Уилмэй, и я должна соответствовать ему. И смогу это сделать». Не буду притворяться, что занятия с нею доставляли мне огромную радость. Я вообще сомневаюсь, что разучивание гамм с десятилетним ребенком может доставить удовольствие кому бы то ни было. Однако я ожидал, что все будет гораздо хуже. Уилмэй действительно любила музыку. Я окончательно завоевал ее расположение этими уроками, хотя шоколад тоже сыграл свою роль.

Я посмеивался над Филиппом с его системой, когда воспитываешь ребенка без всякого плана и строгого расписания и позволяешь делать то, что ему нравится. Между тем эта система идеально подходила Уилмэй. Именно она позволяла воспитать в девочке независимость, самостоятельность, инициативу — те качества, которыми обладает мало кто из ее сверстников. Она всегда знала, как поступать. И при этом, признаюсь, испорченности в ней не было и следа. Казалось, ей были присущи врожденное обаяние, мягкость и самоотверженность, что исключало всякую возможность дурного влияния. Она распоряжалась слугами так же, как отец, и слуги были, вероятно, предупреждены о том, чтобы выполнять ее распоряжения, как его собственные. Но в ее распоряжениях не было ничего от самодурства или прихоти. Она не столько приказывала, сколько просила сделать что-то и при этом не забывала поблагодарить за услугу. Ее горничная, миссис Блэйд, одновременно служила ей и няней, и гувернанткой. Это была женщина средних лет, очень сдержанная по натуре и беспредельно преданная девочке, к тому же полная достоинства, как настоящая леди. Филипп рассказывал мне, Что Уилмэй выросла у нее на руках с самого рождения.