Переселенцы и новые места. Путевые заметки. - [26]

Шрифт
Интервал

они взяли от земли все, что мог им дать вершковый слой почвы, который они поднимали одноконной сохой. Екатеринославец и херсонец пашут плугом не мельче четырех вершков на двух, трех парах волов; но их почва уже запросила удобрения. Всем им предстоит одно из двух: либо ломать земледельческую культуру, которой народ держался со времен Рюрика, либо идти по белу свету искать таких мест, где рюриковы времена еще не прошли. Ничего не может быть естественней, что народ избирает последнее! Даже немцы, и из тех многие идут на восток, где они могут держаться своего старого перелога или трехполья, самой легкой и дешевой системы хозяйства, которая в Бессарабии или Екатеринославской губернии уже отжила свой век.

Но между немцами и нашим братом большая разница. Для немца переселение на восток — печальная необходимость, и он идет туда лишь в том случае, если уж никак не может одолеть вздорожавшей земли на родине, если есть хоть малейшая возможность остаться, он остается; а, оставшись, он как-раз во-время меняет систему полей, меняет орудия обработки почвы; не тужит, что овцеводство отжило свой век, и овечий выгон заменяет полями пшеницы; заметив, что кукуруза стала выгодней пшеницы, он сеет кукурузу; заметив, что пошли в ход русские вина, он закладывает в Бессарабии и Таврии виноградники, которые уже теперь достигли весьма внушительных размеров. Словом, немец пользуется в одинаковой мере и естественными богатствами почвы, и могучим орудием, которое дает ему в руки культура. Он чувствует себя хорошо и при 60-десятинном семейном наделе, и на трех, четырех десятинах виноградника, с его сложной и трудной обработкой. Что причиной превосходства немца?

Причина одна, — его культурность, культурность, от которой бегут наши переселенцы. На «старине» с одной стороны культуры требует сама земля, давшая без помощи человека все, что она могла дать. С другой, — теснит культурный человек, в образе врага славянства и России, — немца. А немец немалочислен: одних старых колонистов, вызванных правительством в конце прошлого и начале нынешнего столетий, больше полумиллиона; а немца нового, хлынувшего в Россию после семидесятых годов, наполнившего Польшу и Волынь, и западные губернии, надо считать миллионами. Поляки пошли на утек в Бразилию, наши — за оба Урала. Кого ни спросишь, например, из новороссийцев, что сделали с землей на старине, отвечают: продали. Кому? — немцам, потому что хорошо платят. Отчего-же немец нетолько покупает, но и задорого покупает ту самую землю, которую русский вынужден менять на сомнительные блага «новых мест»?

Народ идет за счастьем — и лишь редко находит его. Переселенец, идущий за оба Урала, воображает себе намеченное новое место таким-же, как и его родина. Положим, в русской Азии есть места, соответствующие по почве Европейской России. Есть там и черноземные степи, есть поемные луга, плодородные суглинки, покрытые лесами и годные к ледянному хозяйству; можно найти нечто напоминающее и Бессарабию, и Харьковщину, и более суровую Пензу, и луга и леса Вятки и Вологды. Все это похоже на «старину»; но, во-первых, не тождественно с нею и, во-вторых, на несколько сортов хуже, если не совсем худо. Чернозем, лежащий на восток от Урала, местами так-же черен как и европейский, но слой его тонок; а плодородная сила истощается быстро, всего в несколько лет. Лето азиатских «Новороссий» и «Украин» так-же жарко, как и в их первообразах, но в конце мая бывают морозы, способные положить рожь и убить яровые, как это было в 91 году на юге Оренбургской губернии; а в начале сентября может выпасть и лежать несколько дней снег, как случилось там-же в 1884 году. Азиатские зимы везде, кроме южного Туркестана, столь-же суровы, как где-нибудь в Олонецкой губернии. Сравнительно «европейский» Оренбург испытывает, после 50° R. летом, зимние морозы в 45°. В степных местностях Азии бураны сметают снег и обнажают почву. Обнаженные посевы вымерзают, культура озимых невозможна, а жить одними яровыми рискованно. Прибавьте к этим климатическим невзгодам насекомых: червь, кобылку, барабинскую мошку, порождения невозделанных, да и не могущих быть возделанными болот и бесплодных степей; прибавьте чуму и сибирскую язву; не забудьте отсутствие путей сообщения и заработков, — и вы поймете, какое рискованное предприятие эти переселения, поймете и то, почему так много обратных, почему и удержавшиеся на новых местах часто или прямо бедствуют, или влачат жалкое существование. Богатством и довольством пользуются или те, кто попал на исключительно благоприятные места, или осевшие по торговым путям, где велики заработки, или люди с железной волей и крепкими общественными инстинктами, каковы некоторые сектанты.

А переселенцы, пока мы рассуждаем, прибывают да прибывают в конторе, толпа сливается в неясную массу торсов, голов, лиц и рубах. Попробуем в ней разобраться.

Толпа состоит из представителей всей России, кроме северных губерний, белороссов и поляков. Северяне тянут на Пермь и Тюмень, поляки увлеклись Бразилией, белороссы сидят дома от непредприимчивости. Остальные все налицо.


Еще от автора Владимир Людвигович Кигн-Дедлов
Рассказы

ДЕДЛОВ (настоящая фамилия Кигн), Владимир Людвигович [15(27).I.1856, Тамбов — 4(17).VI.1908, Рогачев] — публицист, прозаик, критик. Родился в небогатой дворянской семье. Отец писателя — выходец из Пруссии, носил фамилию Kuhn, которая при переселении его предков в Польшу в XVIII в. была записана как Кигн. Отец и дядя Д. стали первыми в роду католиками. Мать — Елизавета Ивановна, урож денная Павловская — дочь подполковника, бело русского дворянина — передала сыну и свою православную религию, и любовь к Белоруссии, и интерес к литературе (Е.


Школьные воспоминания

Владимир Людвигович Дедлов (настоящая фамилия Кигн) (1856–1908) — публицист, прозаик, критик. Образование Дедлов получил в Москве, сначала в немецкой «петершуле», затем в русской классической гимназии. В 15 лет он увлекся идеями крестьянского социализма и даже организовал пропагандистский кружок. Это увлечение было недолгим и неглубоким, однако Дедлов был исключен из старшего класса гимназии, и ему пришлось завершать курс в ряде частных учебных заведений. «Мученичество» своих школьных лет, с муштрой и схоластикой, он запечатлел в автобиографических очерках «Школьные воспоминания».Издание 1902 года, текст приведен к современной орфографии.


Рекомендуем почитать
Дневник Гуантанамо

Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.


Хронограф 09 1988

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Операция „Тевтонский меч“

Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Гранд-отель «Бездна». Биография Франкфуртской школы

Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.


Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны

Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.


Книжные воры

10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.