Пересекая границу. Психологическое изображение пути знания Карлоса Кастанеды - [16]

В положительном смысле наши привычки защищают нас от бессознательного. Они являются щитами против неизвестного. Но нам нужно понимать, однако, что в той степени, в какой наши привычки нас охраняют, они также снижают уровень сознательного понимания и, тем самым, все дальше отдаляют нас от даров бессознательного и ослабляют наш потенциал для подлинного переживания. То, что бережет, также и ослабляет, а, в конечном итоге, приносит вред.

Поскольку наши привычки, по определению, являются механическими образованиями, их легко определить: переработка, лень, бумажная рутина, интеллектуализация, курение, алкоголь, жадность, амбициозность, соблазн, осторожность — любая форма поведения, осуществляемая механически, является возможным щитом против какой-то воображаемой или невоображаемой угрозы. Дон Хуан объясняет в "Особой Реальности", что охотник или воин учится заменять свои привычки другими защитными устройствами, а именно: всем тем, что для него значимо и что затрагивает его сердце. [49] Подлинным щитом является "путь с сердцем".

Индейцы Равнин и в самом деле носят символические щиты из кожи, на которых живописно нарисованы характерные качества владельца, символическое врачевание и личная история, открывшиеся ему в его мечтах и видениях. Эти символические изображения рассказывают, кем является этот человек, о чем он думает, кем он хочет быть, что он любит, чего боится, о чем его сновидения. Почти все о нем записано там, отражаясь в Зеркале его Щита… Женщины тоже носят свои Врачующие Знаки так, чтобы их было видно, обычно в виде символического рисунка, сплетенного с иглами дикобраза или бусинами, помещаемого на платье или на поясе".[50] Сходным образом, для нас единственным щитом является щит само-знания, постижения своего личностного мифа.

Один из признаков психологических комплексов заключается в том, что они в высшей степени косны и неизменны, как неизменны инстинктивные модели поведения животных. Как указывает Арнольд Минделл в своих Цюрихских лекциях о доне Хуане, охотник усваивает свои привычки, изучая различные поведенческие модели (паттерны). Он узнает о богах, богинях, карликах, эльфах, героях, обманщиках, русалках, ведьмах, глупцах, мудрых старцах и старухах и, конечно, о старых привычках-традициях своей семьи, поскольку субъективно они представлены в виде комплексов. Юнг также подчеркивал важность изучения этих привычек-традиций — "сравнительной анатомии психического" — и настаивал на том, чтобы его студенты изучали сказки, мифологию, сравнительную религию и первобытную психологию, поскольку данный коллективный материал иллюстрирует архетипические модели-паттерны, скрытые за нашими личностными конфликтами. [51]

Архетип не является унаследованной идеей или эзотерическим образом. Он, скорее, представляет инстинктивную, универсальную тенденцию организовывать определенные идеи и образы и вести себя определенным символическим образом. Архетипы, пишет Юнг, являются внутрениими силами:

[Они] возникают из глубинного источника, не сотворенного сознанием и не находящегося пол его контролем. В древней мифологии эти силы именовались мана или духи, демоны и боги. Сегодня они также активны, как и когда-либо прежде. Если они соответствуют нашим желаниям, мы называем их счастливыми предзнаменованиями или предчувствиями, импульсами — "что-то как бы кольнуло" — и полностью на них полагаемся, будучи весьма сообразительными. Если же они направлены против нас, то мы говорим, что это просто несчастливая звезда, или неудача, или что какие-то люди настроены против нас, или же, что причина наших несчастий лежит, должно быть, в какой-то патологии [невроз]. Единственная вещь, которую мы упорно не хотим признать, — это то, что мы зависимы от «сил», которые находятся вне нашего контроля. [52]

Мы не можем узреть сам архетип или динамический фактор, как таковой, но можно распознать его с помощью эффектов и репрезентаций, которые он вызывает, точно так же, как мы распознаем инстинкт вить гнезда через поведение птиц, строящих эти гнезда.

Одним из примеров архетипической привычки или рутины является герой. В своей книге "Герой с тысячью лиц" Джозеф Кэмпбелл показывает нам, что мифологические герои весьма различаются по своим особенностям, однако всегда соответствуют основной символической модели (паттерну) поведения общему во всем мире (в широком смысле, это паттерн ухода, инициации (посвящения) и испытания, получение-овладение "сокровища, которое трудно добыть", и возвращение). Снова и снова мы сталкиваемся с теми же самыми деталями "чудесного и простого рождения героя, раннего проявления его сверхчеловеческой силы, быстрого возвышения до заметного положения в окружающем мире, получения власти или силы, триумфальной борьбы с силами зла, подверженности гордыне (грех гордости — hibris) и падения в результате предательства или «героической» жертвы, завершающейся гибелью героя".[53] В силу нашей архетипической предрасположенности продуцировать героические образы и переживать их, как составляющие авторитарное и нуминозное (божественное) содержание, мы способны к переживанию героического в другом человеке и говорим о своем собственном "поклонении герою". Поведение другого человека не выходит за пределы человеческих возможностей, однако, в силу присутствия архетипа героя, мы наделяем данное лицо качествами, присущими сверхличной богоподобной силе. В такой модели человеческой реакции мы постигаем сам архетип на фоне, образуемом под влиянием наших личных чувств и восприятий. Сходным образом, архетипический образ героя со всей его нуминозной сущностью и оснасткой констеллируется (приобретает форму) в сновидениях и фантазиях и тогда, когда мы оказываемся в экстремальных ситуациях, требующих от нас полной отдачи сил. Героические устремления, сновидения и идолы у разных людей различны, равно как они различны и в разных культурах, но сама героическая тенденция остается неизменной.