Пересадка мозга - [3]

Фельсен и я находились в институте, когда пострадавших внесли на носилках. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы мы поняли: вот он, долгожданный момент! Мы велели тотчас же доставить больных в мою тщательно изолированную специальную экспериментальную лабораторию, оснащенную самыми современными кибернетическими приборами — здесь мы ставили упомянутые мною опыты. Оборудование лаборатории давало возможность без помощи подсобного персонала, вдвоем — а при желании и одному — проводить самые сложные операции. Так, “грубую” работу по вскрытию черепной коробки вместе со всеян необходимыми побочными операциями с величайшей точностью выполняла кибернетическая операционная машина. Это достигалось всего лишь установлением индексов, поворотом рукоятки и нажатием кнопок.

В лаборатории, обменявшись несколькими словами, мы установили, что есть лишь одна возможность: надо заменить мозг, чтобы хоть одного больного, у которого меньше телесных повреждений, вызволить из лап неминуемо приближавшейся клинической смерти. Быстро введя раненым препараты, поддерживающие и возбуждающие жизненный процесс, мы почти одновременно с этим начали объединенную регенерацию нервов и насыщение нервных окончаний изотопами. Шли минуты, казавшиеся часами, пот лил с нас градом…

Когда наступил момент для помещения обоих раненых в параллельные автоматические конструкции для черепных операций, человек с поврежденной грудной клеткой умер. Надо было спешить, чтобы произвести замену, уложившись в “срок”, допустимый после клинической смерти. Никогда в жизни я так не волновался: ведь в наших руках была не только возможность спасти одну человеческую жизнь, но и судьба величайшего открытия!

Машина в течение нескольких секунд выполнила задание: она не только вскрыла черепные коробки, но почти одновременно с этим перерезала ведущие к мозгу кровеносные сосуды, нервные сплетения и давно известными хирургическими методами обработала нервные окончания. В момент отъединения нервных связей оба тела вздрогнули: то, у которого была поражена грудная клетка, лишь чуть-чуть, сигнализируя о наступившей клинической смерти, другое сильнее — здесь клиническая смерть должна была последовать лишь теперь, вследствие отсоединения от нервного центра. Мы торопились как можно скорее восстановить жизненный процесс, на нанеся “новому” мозгу больших травм. Вынув два дрожащих мозга, мы поменяли их местами и снова привели в действие машину, которая теперь сращивала и соединяла сосуды и нервы. Для чрезвычайной чувствительности машины характерно, что, если при замене обнаружится разница в размерах мозга, она способна — до определенной степени — произвести коррекцию, отрегулировать объем и давление мозговой жидкости и так далее. Окончив операцию, мы с помощью механизмов переложили на носилки оба тела, которые казались одинаково безжизненными, Только опытный взгляд врача мог заметить разницу: больной с повреждением грудной клетки был на самом деле мертв. Растроганные, мы прикрыли его, отдавая дань невольной услуге, оказанной беднягой человечеству. Затем сели возле второго больного и, не глядя друг на друга, стали ждать воздействия процесса оживления, начавшегося до того, как тело было вынуто из машины.

Как я уже писал, процесс регенерации нервов развивался довольно быстро. И несмотря на это, нам пришлось просидеть около полутора часов, трепеща и замирая. И вот наконец сердце больного без всякого искусственного вмешательства начало нормально работать, и лицо его исказилось от боли. Мы тотчас же ввели ему болеутоляющее лекарство и снова принялись ждать…

Я не знаю — и тогда не знал, сколько прошло времени, пока больной открыл глаза. Мы одновременно спросили:

— Как вас зовут?

— Фишер, — ясно произнес он, но вдруг захрипел, глаза у него запали. Мы применили возбуждающие препараты, и наши усилия не оказались тщетными. Агония продолжалась несколько минут, а потом сердечная деятельность возобновилась вновь. Медленно и слабо, но сердце билось.

Измученные и усталые, мы сидели друг против друга, но неожиданно Фельсен вскочил.

— Какое имя он назвал? — закричал он так громко, что я вздрогнул. — Не Фишер?

— Да, — машинально ответил я, не понимая, в чем дело.

Фельсен наклонился, обшарил одежду больного — из-за необходимости срочного хирургического вмешательства у нас не было времени раздеть раненых — и вскоре вынул из верхнего кармана удостоверение железнодорожника. Оно было выдано на имя Вейлера. Фельсен посмотрел на меня, быстро подскочил к трупу, накрытому простыней, обыскал его карманы, затем начал рыться в бумажнике. Он вытащил оттуда несколько документов, заглянул в них и с неописуемым волнением протянул мне. Говорить он не мог. В документах стояло имя Эрнесто Фишера.

Мы оба разом рухнули на стулья, и в тишине я услышал, как Фельсен выдохнул:

— Удача!..

Измученные, мы вышли из лаборатории, предоставив живого и мертвого попечению наших сотрудников…

На другой день утром мне на квартиру позвонил Фельсен и сообщил, что переживший операцию, несмотря на все усилия и уход наших сотрудников, в три часа утра скончался. Немедленно произведенное вскрытие показало, что смерть наступила в результате повреждения мозга.