Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг. - [20]

Е. Б. Н. нужен шут, чтобы его патологической непредсказуемостью и многоликостью прикрыть собственную «мудрость», оригинальничаньем и скоморошеством – по контрасту – оттенить степенность Хозяина, холерическим танцем – монументальность последнего, карикатурным скрипом ремней и фашиствующими приемчиками заслонить подлинное лицо фашизма. Шут. Эдакий глас народа, который может и пошалить, и пересолить, и «перегнуть палку», и барина пнуть ненароком. И прощен будет. Дурашка! Свой ведь. Объективно свой. Находка! Министр шутовства шутовского государства.

Талантлив, однако. Неистощим. Виртуоз. Импровизирует – волной, взахлеб, как Хлестаков в лучшие минуты. Как Хлестаков, оттеняет собой неподвижность и тупость окружения, родного ему по социальной сути.

Время такое. Слабой власти противостоит еще только крепнущая оппозиция, и вакуум патовой ситуации заполняет третья сила, отвлекая народ от борьбы. Грохоча на всю страну, летит с горы пустая шутовская жириновская бочка. Может и убить».

Зюганов сумел оказать короче: «Жириновский – младший брат Ельцина».

* * *

Февраль. Из письма товарищу. «Приезд Зюганова в Саратов был, несомненно, событием. Конечно, различия с РКРП есть, они естественны и оправданны. Иммунитет от горбачевщины, от социал-демократизма, стояния над людьми, от партии коммунистов-руководителей – необходим. Зюганов – коммунист преимущественно от ума, Анпилов – от сердца. У первого – геополитическое видение борьбы, у второго – сердце разрывается от сегодняшней боли людей труда, лишенных его. Это делает его «уличным трибуном». Но объективно они дополняют друг друга. У большевиков (до 17-го года) эти крылья были вместе. Над достижением единства нужно работать.

* * *

Февраль. Провели заседание общества пульмонологов. Пришло до 70 врачей. Люди тянутся к сохранившимся очагам организованной работы. Это видно и по более осознанному отклику молодежи на предложения клинической и научной деятельности, несмотря на прогрессирующую бедность и поиски хлеба насущного. Думаю, что это проявление самозащиты, сохранения себя в нематериальной сфере, своеобразная компенсаторная реакция. Конечно, ее нужно видеть и поддерживать. Это задача конгрессов, в том числе национальных, но это и задача внефорумной работы, работы «в низинке», там, где бьют родники и бегут ручьи, – завтрашняя пульмонологическая Волга. А иначе заилится и встанет».

* * *

Саратов суетится, приторговывает, опустошает погреба, рыхлит снег под будущий урожай, разбавляется чайком в ординаторских в перерывах, недоумевает, ждет чего-то, надеется, держится за рабочее место, ложась в больницу аж за три дня до смерти. Живет, однако.

А Волга у нас – белая, бескрайняя, течет себе подо льдом, как и тысячу лет назад. Что ей может помешать? Нужно держаться.

* * *

Март. Чечня кровоточит. Матери прячут, ищут, хоронят своих детей. Этому нет конца. Большой кровью взят Грозный, но командующий Лев Рохлин отказался от звания Героя России. Молодец!

* * *

Уже не раз посещал митинги, проводимые в Саратове РКРП, КПРФ и ВКП(б). Они проводятся на пл. Революции, у памятника Ленину. Обычно задолго собирается народ, в основном пожилые и старые люди, часто с палочками. У многих – на пиджаках орденские планки. Приходят нередко с женами-старушками. Такие приходят до объявленного часа. Постепенно число митингующих растет, подтягиваются люди среднего возраста и даже молодежь. Люди общаются, спорят, делятся новостями и настроением. Прибывает и число милиционеров по периметру собравшихся, по-видимому, всерьез озабоченных, что все эти люди пойдут громить городскую администрацию, а может быть, для защиты лидеров-коммунистов от разъяренных стариков… Иногда милиционеров чуть меньше, чем митингующих… А нужен– то один, как на вокзале: вдруг кому-то плохо станет. Жалкое зрелище представляют эти кордоны и власть, пославшая их сюда на посмешище (и к тому же не платящая им вовремя денежное содержание).

Подъезжает грузовик с длинным прицепом. На нем и на парапете памятника Ленину устанавливают красные знамена. Передают советские песни. Организаторы продают рабочую и коммунистическую прессу, идет сбор добровольных пожертвований в фонд «Трудовой России». Приходят мастеровые, женщины с предприятий, часто с детьми. На прицепе появляются руководители митинга. Объявляется приветствие. Дают слово ораторам. В выступлениях – обычно коротких и страстных – крик оскорбленных, оставшихся без работы и места в жизни, без средств к существованию, крик преданных «коммунистами от власти». Воспринимают эти выступления горячо, тут же громко спорят, мешая слушать, а иногда и переругиваясь. Соседка, пожилая учительница, видя мое нетерпение в связи с тем, что оратор не может толком высказать свою мысль, говорит с укоризной: «Что, косноязычно?! Так ведь это – рабочий класс, у рабочего на сердце всегда ясно, а выразить не умеет». Но есть и замечательные ораторы, в том числе и рабочие. Выступают и поэты: стихами клеймят власть. Оглянешься, а уж 3–5 тысяч народу, флаги, транспаранты. Возникает чувство единения, чувство Родины, торжества справедливости.

В конце митинга принимают коллективное решение, содержащее требования антиправительственного характера. Принимается оно горячо и единогласно. Звучит Гимн Советского Союза и создается иллюзия, что мы по-прежнему граждане именно этого государства. Потом еще выступают желающие, народ не расходится долго: здесь все почувствовали себе цену, а что их ждет дома?