Перерождение (история болезни). Книга пятая. 2005 г. - [40]

* * *

Когда-то в 1947 г., когда в Москве только-только отменили карточки, мы – дети семьи Кирилловых, а нас было пятеро (от 6-ти до 16) на день рождения нашей мамы (для нас троих мальчишек она была неродной) собрали в подарок большую чашку с надкусанными и обсосанными кусочками сахара, которыми мы как бы делились с ней, экономя свою долю, хотя нам и самим сладкого нехватало. Собирали целый месяц. Мне кажется, это был самый дорогой и трогательный подарок в ее жизни. Звали маму – Наталья Васильевна. Она потом прожила еще более 40 лет.

* * *

В электричке Москва-Лобня старуха охотно делилась политическими новостями. Соседка спрашивает ее: «Ты чего раздухарилась?» «А я с митинга. Дают по 200 руб.» «А чей митинг?» «Жириновского! Мы с подружками договорились: будем ходить – деньгами-то сорит и сорит…»

* * *

В 1994 г. Совет ветеранов Северо-Западного округа Москвы, по рассказу В.И.Буровой, насчитывал до 100 чел. В 2005 г. только 30. Конечно, им всем по 80–90 лет. Но косит их не только их возраст, но и наше унылое время. Фронтовые раны не убили, а одиночество и душевные раны губят.

Система здравоохранения ветеранов отвоевала у московских властей немалые возможности оздоровления (спецгоспитали, санатории, центры реабилитации).

* * *

Позвонил своему однокласснику, Юрию Васильевичу Федорову. Живет он в Долгопрудном. «Как жизнь?», спрашиваю. «Терпимо, но счетчик мотает!» – отвечает. Когда за 70 – это актуально.

* * *

В Москве работают лишь 12 % промышленных предприятий, существовавших до 1991. Это при том, что население города выросло за эти годы намного. Город торговли, город – склад, город чиновников, развлечений и ритуальных контор. Москва как тесто из кастрюли вылезает за обруч МКАД, растекаясь по ходу магистралей.

* * *

РКРП – РПК в Москве совершенно незаметна. Ее нет на заводах. Ее членов можно найти лишь в пенсионных списках. То, что она – не КПРФ у многих вызывает недоумение, так как на деле она столь же нереволюционна. А что удивительного: нет рабочего класса, нет рабочей партии.

* * *

В больнице Боткина – знаменитой московской больнице – ныне она муниципальная, лужковская – в холлах и длинных коридорах с обеих сторон вереницы коек с тяжелыми больными. И так – на всех этажах. Входы в ординаторские и кабинеты сдавлены койками. Профессорам работать в этом медсанбате, ежедневно продираясь среди коек, стыдно. Питание больных скверное, каша на воде, хотя многих родственники не посещают. Москва – город большой. Транспорт дорогой.

У ассистентов, врачей и профессоров, получающих небольшую зарплату, работы много. Уж на что в саратовских больницах худо и тесно, но здесь, в известной больнице страны, еще хуже. А что же делается в других, менее известных, московских муниципальных больницах? Бывает ли в них Лужков?

* * *

Конгресс пульмонологов состоялся. Врачей, в основном из Москвы, было много, а ученых мало. Редеет ряд отечественных корифеев, а ряды дельцов от фармакотерапии и рекламы полнятся все больше. Похоже, что общество врачей-пульмонологов России как общество – умирает, будучи тяжело больным «западной болезнью».

* * *

Солдатов – дома. Сохраняются боли в оперированных тканях, но коронарных болей нет. В.А.Тюлькин проводил его в Москве до самого купе. В Саратове на него обрушилась волна товарищеского участия. Ему еще предстоит длительная реабилитация, прежде чем можно будет приступить к работе в партийной организации.

* * *

Одно из последних писем О.А.Бойко по поводу моей книги «Учитель и его время». Привожу выдержки из него. Они требуют осмысления.

«Хоть книга Ваша и называется «Учитель и его время», проблема роли Учителя в ней не обострена. Роль Учителя не сводится только к примеру. Он помогает выйти на путь поиска истины. Поиск этот есть, главным образом, конфликт и часто с самим собой. Жизнь – не «откровение свыше». Не «предназначение», а постоянный выбор. А «преданность»? Без ответа на вопрос: кому и чему – чистая абстракция.

Меня не мог оставить равнодушной Ваш очерк «О Христе, о преданности как жизненном принципе». Очерк этот в книге, как мне кажется, не случайность. В Очерке Вы затрагиваете так называемые «вечные» этические проблемы, но рассматриваете их абстрактно, а не исторически, более эмоционально, чем рационально.

«Добро-зло», «справедливость», «верность – предательство» вне общественных отношений невозможны, они не существуют сами по себе. Вся этика, в конце концов, выходит из способов производства. И так называемые «общечеловеческие ценности» являются инструментом насилия в классовом обществе. Да, властям всегда выгодно свести духовную сущность человека к религиозному знаменателю.

Говоря о «зле», Вы ничего не говорите о том, что его продуцирует…. Вы не делаете различия между насилием разбойника с большой дороги и революционным насилием, тем самым, уравнивая их. … Порожденные революцией эксцессы – зло? Конечно, революционер и обыватель – две «большие разницы». Один приносит жертвы ради будущего, другой – «взвешивает» и «отмеряет» обрушившееся на него несчастье.

Некоторые общественные противоречия пытаются решить через личное самоусовершенствование, не пытаясь разобраться, что же лежит в основе социально-экономического противоречия. Корни революционного процесса носят не личный, а общественный характер. Потому – то для них Христос – тоже революционер. И замечателен он как раз тем, что никому не страшен и всем удобен: угнетателям и угнетенным. Да, 9/10 человечества подпадает под этих «революционеров», страдающих себе «в тряпочку». Какая замечательная революция, ни в коем случае не социальная, а только «духовная». Совершенствуйтесь, товарищи, сколько вам будет угодно, один – на голодный желудок, другой, закусив, до ужина будет совеститься. Но почему это самоусовершенствование никто не замечает? А потому, что такое прекраснодушие ничего не меняет, а не меняет потому, что ничего не стоит.