Перепутья - [72]

— Правда, — размышлял король, — теперь Витаутас может не поверить мне, так как я уже дважды ему давал и оба раза отбирал, и даже нарушил свое честное слово… Но ведь теперь это не мое дело, теперь это уже дело польских магнатов. — И король живо подтвердил: — Хорошо, я согласен… Но как будет с Жемайтией, неужели мы отдадим ему и Жемайтию?

— Отдадим и Жемайтию.

— Но ведь я подарил Жемайтию ордену! — удивился король.

— Это уж дело Витаутаса, а мы отдадим ему и Жемайтию, — коротко ответил подканцлер.

— Правда, там уж его дело, а мы отдадим ему, — обрадовался король и даже вздрогнул, подумав, что теперь-то он избавится от всех забот и сможет надолго уехать в брестские пущи охотиться, и все обойдутся без него.

— Это хорошо, я согласен с этим… — подтвердил король. — А обо всем договаривайтесь вы сами. Теперь я пойду и сообщу своей дорогой королеве… Она тоже за Витаутаса, она тоже… В чем тут дело, почему вы все за моего кузена Витаутаса?..

Епископ, прелаты и паны магнаты встали, склонили головы и, когда король удалился к своей дорогой королеве, снова сели в свои кресла и принялись советоваться по тому же и другим государственным вопросам.

— Да, — спохватился подканцлер, когда король уже ушел, — я забыл сказать, что в наших руках есть одна наживка, которую можно предложить крестоносцам: островецкий воевода сообщил мне, что князь Карибутас прислал ему из Лиды жену одного жемайтийского боярина, магната Книстаутаса, и его красавицу дочь. В эту красавицу влюблен один немецкий рыцарь и в поисках ее разрушает литовские замки…

— Ее мы тоже отдадим князю Витаутасу, и пусть он ловит на красавицу немецких рыцарей, — улыбнулся краковский епископ.

— А как он будет ловить на нее, это уж его забота, — поддержал епископа один из краковских прелатов и громко рассмеялся.

— Правда, это уж его забота, а мы отдадим ему! — повторил слова короля канцлер, и снова все магнаты весело рассмеялись.

— Ну, Mości panie *, а кого мы пошлем в Риттерсвердер к Витаутасу? — спросил краковский каштелян.

— Швитригайлу, — предложил князь Земовит.

Епископ покачал головой и возразил:

— Провалит все переговоры, и завтра-послезавтра обо всем узнает орден.

— Тогда Карибутаса?

Епископ снова отрицательно покачал головой.

— А может, кого-нибудь из нас? — спросил краковский каштелян.

— Никого ни из них, ни из нас мы послать не можем. Пошлем брата мазовецкого князя, плоцкого епископа Генрика. Этот человек на любое дело годится, — сказал епископ.

— А вдруг он влюбится в княгиню и вызовет Витаутаса на поединок? — засомневался подканцлер.

— При дворе Витаутаса и без княгини хватает красавиц.

— Hy, panowie magnaci *, если возражающих нет, тогда отправим его? — настойчиво спросил епископ.

Возражающих не оказалось.

— А где мы встретимся?

— В Гродно?

— Нет, немецкие замки близко.

— В Вильнюсе?

— Слишком горькие воспоминания и для них, и для нас… Уж лучше в Островце: и нам удобно, и они подальше от всех событий, — снова оказалось решающим слово краковского епископа.

Было решено встретиться в Островце.

Вскоре паны магнаты уже совещались по другим государственным вопросам.

XXXVIII

— Ну, Шарка, далеко ли еще до Вежишкес? Я почти уже замерз, — обратился боярин Мишкинис к проводнику Шарке, которого ему дали в Риттерсвердере, и передернулся.

— Теперь недалеко, боярин: как только выедем из леса, сразу увидим крепость.

— А большая крепость у Судимантаса?

— Его крепость, боярин, это окрестные болота, топи, непроходимые леса, а замок — только башни, обнесенные бревенчатым забором… Да и самого боярина вряд ли застанем дома — он постоянно на охоте. Прежде, бывало, в лесах на границе с Пруссией крестоносцев ловил, а теперь, когда князь запретил, охотой занялся. Он и дань князю платит дичью… Ну и морозец сегодня, боярин. Может быть, уже последний. В начале марта всегда такие морозы стоят. Слава Праамжюсу, что хоть снега неглубокие.

— Разве ты не христианин, что своих богов вспоминаешь? — спросил Шарку боярин Мишкинис.

— А зачем мне чужие… Да и как знать, боярин, что будет, когда князь крестоносцев прогонит: то ли мы опять к своим богам вернемся, то ли еще придется крестам поклоняться?

— Откуда ты знаешь, Шарка, что князь прогонит крестоносцев?

— Люди говорят. Да и сам я вижу: прежде князь гостем бывал в ихних замках, а теперь, гляжу, уже как хозяин. А на свадьбе Рингайле ⁵³ — чем наш князь не король! Все ему кланялись, лебезили перед ним и крестоносцы, и мазуры. Да и свадьба, свадьба-то, боярин, воистину королевской была. Скажи, боярин, кто выше: князь, король, цесарь, император или епископ?

— Все высокие.

— Но все-таки кто из них выше?

— Цесарь.

— А император?

— Император — то же, что и цесарь.

— А потом?

— Король.

— А после короля?

— После короля князь и епископ опять же оба равны.

— Выходит, муж Рингайле ровня нашему князю?!

— Наш князь — тоже король, мы еще в позапрошлом году провозгласили его своим королем, только поляки не хотят признавать его.

— А что нам поляки! Мы ихние замки рушим!

— Конечно.

— В том-то и дело, боярин, что теперь и они нашего князя боятся. И поляки боятся, и орден. А люди говорят, что, если только князь наденет корону, он, как прежде король Миндаугас, сразу же избавится от крестоносцев и снова начнет поклоняться своим богам. Поэтому люди и не отходят от своих богов — всё ждут…