Перепутья - [7]

Конный отряд по следам человека Книстаутаса выехал к огромному болоту. Нигде не было никаких примет дороги, только там, где прошла лошадь, еще не отстоялась взмученная вода, и в местах посуше ерошился развороченный мох.

Солнце уже садилось за пущу. Его последние лучи, проникая сквозь жидкие кроны деревьев, отражались в болотных окнах и ласкали выступающие верхушки елок и сосенок.

— Бу-у, бу-у, бу-у… — беспрестанно и приглушенно вдали и где-то рядышком так ухали таинственные болотные существа, словно они запыхались или дули в пустые кувшины. Завывал волк, и совсем уже сонным голосом галдели на верхушках деревьев певчие дрозды.

Шарка долго вел отряд по краю болота, всматриваясь в след дозорного.

— Есть, — он вдруг остановил свою жемайтийскую лошадку и повернулся к ехавшим вслед за ним всадникам.

Приблизившись, люди увидели тщательно замаскированную, прикрытую прошлогодними листьями и мхом гать, а чуть дальше — обросшие болотными травами плавающие мостки, которые держались на поверхности.

Первым проехал по гати и поднялся на мостки Шарка, за ним боярин Скерсгаудас в платье витинга, крестоносцы и в самой середине — богатырь в дорогих доспехах. Кони пугались, храпели, вскидывая морды, осторожно ставили ноги и косились на гниющие в тине стволы вековых дубов, под которыми плескалась вода. Лошадь одного всадника испугалась взлетевшего над болотом лебедя, отпрянула в сторону и, соскользнув с мостков, погрузилась по шею. Всадника кое-как спасли, а лошадь, медленно погружающуюся в трясину, так и бросили.

Чем ближе к замку, тем лучше становилась дорога. Уже встречались и сухие участки; гать не была закидана сучьями, мостки плавали на поверхности воды, скрепленные между собой березовыми прутьями. Уже можно ехать и по два, и по три в ряд. Когда солнце село, окрестные пущи наполнились голосами болотных птиц и далеким воем волков, и никто не поверил бы, что где-то здесь за болотом стоит замок и живут люди. Даже собаки не лаяли.

Наконец, выбравшись из болота, увидели всадники окрашенный отблеском заката замок боярина Книстаутаса. Обнесенный высокой стеной из толстых бревен, замок щетинился заостренными дубовыми кольями. Издали он казался вымершим.

— Вот теперь-то все они зашевелились да забегали… Ай-яй-яй, сколько теперь там шуму, — громко говорил Шарка, внимательно разглядывая стены замка и придерживая свою лошадку.

— Наше счастье, что они не успели мостки расцепить, пришлось бы нам и заночевать на болоте. Да и теперь еще посмотрим, как они нас впустят. Осторожный боярин, — исследуя глазами замок, говорил один из мелких бояр.

Еще не доехав до ворот, всадники остановились: пространство в несколько футов до стены было загромождено деревьями, с не обрубленными сучьями и наваленными так, что ветвями и верхушками они смотрели наружу; пешком еще можно было кое-как продраться через этот завал, но для конного да еще ночью это было большое препятствие. Такой была первая защитная стена, и огибала она весь замок.

Во времена крестоносцев подобными завалами окружали свои жилища и замки мелкие жемайтийские бояре и крепкие хозяева. Хотя завалы и не могли надолго задержать врагов или грабителей, но все-таки они не позволяли внезапно напасть на спящих. Пока враг прокладывал себе дорогу через такой завал, пока растаскивал деревья, просыпались в замке собаки, поднимались люди и успевали приготовиться к достойному отпору. Кроме того, пока нападающие растаскивали деревья и расчищали подходы, защитники со стен бросали им на голову камни, пускали стрелы. Такие завалы защищали жемайтийцев не только от внезапных налетов, но также охраняли их избы от хищных зверей.

Всадники остановились поодаль; от отряда отделился боярин Рамбаудас и крикнул:

— Люди, стража замка! Если вы живы-здоровы, выйдите и покажитесь — хочу говорить с вами!

Долго никто не откликался и не появлялся. Только когда боярин повторил свой призыв, на стене замка, между заостренными кольями, мелькнул воин в доспехах и, остановившись над воротами, грозным голосом спросил:

— Кто вы такие, добрые люди: рыцари, купцы, путники или чьи-нибудь послы?

— Я, боярин Рамбаудас, от имени нашего и вашего государя, князя Литвы и Жемайтии Витаутаса ¹⁴, требую немедленно открыть ворота замка, приютить и накормить нас и наших людей.

— Боярин Рамбаудас, это ты? Узнаю твой голос и кланяюсь нашему и вашему государю Витаутасу, — откликнулся со стены боярин Книстаутас и крикнул своим людям: — Эй, мужики, давайте факелы, огня! Немедленно откройте ворота!

И ворота замка широко распахнулись перед желанными гостями.

VII

В конце четырнадцатого века Великое Княжество Литовское — Жемайтия, Аукштайтия с Волынской и Подольской землями и другими областями — переживало трудные времена. Ягайла ¹⁵, сын князя Альгирдаса ¹⁶, подстрекаемый своими приближенными, хотел один властвовать над Литвой и отобрал у Витаутаса, прямого наследника Кестутиса, земли его отца — Тракайское княжество. Взамен он сначала дал ему во владение земли над Наревом и Бугом, но потом отобрал и эти.

Обиженный Витаутас во второй раз бежал к крестоносцам и, связавшись с извечными врагами Литвы, рассчитывал с их помощью вернуть себе свою вотчину. Ягайла тем временем царствовал в Польше и из Кракова управлял землями Кестутиса и Альгирдаса. В Литве он держал наместника — своего брата Скиргайлу, однако, не доверяя и ему, Ягайла поручил брату только княжество Кестутиса и поселил его в Тракай. А в Вильнюсе и в других важнейших замках он держал смешанные гарнизоны с военачальниками поляками, которые подчинялись только своему королю.