Переполох в Бате - [28]

— Обещаю вам. На самом деле это вовсе не тайна, а просто маленький секрет, и хотя я и чувствую, что могу спокойно рассказать вам его, мне думается, что лучше пока этого не делать.

Маркиз, нахмурившись, посмотрел на нее, но ничего не сказал. Она начала говорить о чем-то другом, и об этом больше никто не упоминал, пока Ротерхэм не собрался уходить. Серена вышла из комнаты, чтобы принести письмо, которое хотела попросить отправить Иво. Маркиз отрывисто проговорил:

— Не позволяйте ей впутаться в очередную историю. Я знаю, вы не сможете помешать ей, я слишком хорошо знаком с ее бешеным характером.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — ответила Фанни.

Вид у него был скептический, но возвращение Серены с письмом в руке помешало сказать что-нибудь еще.

— Вот оно, — сказала та, кладя послание на письменный стол и открывая чернильницу. — Кузина Флоренс будет очень рада, если вы сэкономите для нее по крайней мере шесть пенсов.

Иво взял перо, которое она протягивала ему, и обмакнул его в чернила.

— Увезти письмо в Лондон и опустить его там?

— Пожалуйста! Хотя мне бы очень хотелось, чтобы вы еще задержались в Бате.

— Зачем? Чтобы узнать, с кем вы тут водите дружбу? — спросил он, каракулями выводя свое имя в углу конверта.

Она расхохоталась.

— Нет. Просто для того, чтобы кататься, со мной верхом! Ведь вы никогда не умничаете и не надоедаете советами о том, что эта изгородь слишком высока для меня, и не упрашиваете быть поосторожнее.

— Когда вы в седле, мне всегда кажется, что вполне способны сами о себе позаботиться.

— Вот это действительно комплимент!

Он улыбнулся.

— Я никогда не отрицал, что вы отличная наездница, Серена. Мне бы очень хотелось иметь возможность остаться, но я не могу. Впереди меня ожидает этот проклятый бал!

— Какой еще бал?

— О, разве я вам не рассказывал? Меня умолили предоставить Ротерхэм-хаус Корделии Монкслей, чтобы она могла представить свету одну из своих дочерей — Сару, или Сьюзан, или как там зовут эту девушку? — с возможно большей помпой. Я сомневался, следует ли мне это делать, но когда и Августа включилась в этот жалобный хор и присоединилась к плаксивым мольбам Корделии, меня совсем загнали в угол, и я готов дать хоть дюжину балов, только чтобы заставить их замолчать.

— Бог мой! Клянусь честью, это невероятно мило с вашей стороны, Иво! — сказала пораженная Серена.

— Да, мне тоже так кажется! — ответил он.

Когда Ротерхэм удалился, Фанни сказала, что никак не могла ожидать от него такой доброты к своим несчастным подопечным, а Серена добавила:

— Конечно, я никогда не думала, что он даст бал ради Сьюзан, но я подозревала, что он делает намного больше, чем рассказывает нам.

— А мне и в голову ничего такого не приходило! Откуда только у тебя взялись такие мысли?

— Ну, у меня это мелькнуло в голове, когда миссис Монкслей начала жаловаться, будто Иво настоял, чтобы она отправила мальчиков в Итон только потому, что там получил образование их отец. Ведь Иво вынудил ее поступить так и оплатил все расходы. Ты только подумай, во что это должно обходиться, Их ведь трое, Фанни, а Жерар теперь Кембридже. Я убеждена, что миссис Монкслей такие траты не под силу, даже если бы она умела хоть капельку экономить, но она на это неспособна.

Фанни была настолько поражена, что только и смогла вымолвить:

— Ну и дела!

— Это вовсе не удивительно, — забавляясь, ответила Серена. — Я совсем не хочу, чтобы ты думала, что была несправедлива к нему. Он же так богат, что ему нипочем, если бы пришлось платить за обучение целой дюжины ребят. Я чувствую, что неправильно судила об Иво, ведь он проявляет к своим подопечным сердечность и доброту!

Если не считать различных официальных сообщений в лондонских газетах, графини Спенборо ничего больше не слышали о бале до прибытия очередного письма леди Терезы. Леди Тереза вывозила свою третью дочь на этот блестящий бал, но не похоже было, чтобы она получила от этого удовольствие, несмотря на множество комплиментов красоте Клариссы и тот приятный факт, что юная девушка ни разу не оставалась без партнера на танец. Все наслаждение, которое леди Тереза хотела получить от этого бала, было испорчено видом Корделии Монкслей в ужасном платье красно-коричневого цвета, стоявшей наверху мраморной лестницы, чтобы приветствовать гостей. Леди Тереза подчеркнула в письме, что, не будь ее племянница так взбалмошна, именно она могла бы стоять там, и уж, конечно, не в таком ужасном платье. Если бы хозяйкой бала была именно Серена, то собравшееся общество несомненно оказалось бы на порядок выше. Если бы кто-нибудь раньше сказал ей, что она доживет до дня, когда «эта самая Лэйлхэм» штурмом возьмет Ротерхэм-хаус (эти слова были подчеркнуты в письме несколько раз), да она бы просто расхохоталась этому человеку прямо в лицо! Но именно так все и произошло. Если бы только Серена видела, как «эта Лэйлхэм» навязывает всем без разбору свою дочь, совсем еще ребенка, особенно холостякам, удивляя своим поведением достойных особ, присутствовавших на балу, Серена могла бы наконец почувствовать раскаяние из-за своего каприза, непредусмотрительности и своеволия.