Переполох - [6]

— Только пожалуйста поскорѣе меня переписывайте. Мнѣ въ Варьету ѣхать надо. И такъ ужъ изъ-за вашей переписи опоздала.

Финогенычъ посмотрѣлъ на ея наведенный румянецъ и крашеныя брови и сказалъ:

— Да вы дома ночевать сегодня не будете, такъ васъ и переписывать не надо.

— Дома, дома. Гдѣ-же мнѣ ночевать! Ужъ какъ-бы ни замоталась, а къ утру-то все приду. Да и не къ утру. Раньше.

— Ну, то-то. Ваше имя и фамилія? — спросилъ Финогенычъ.

— Да зовусь-то я Елена, а по паспорту Домна Кузичкина — отвѣчала «барышня въ бумажкахъ». — Вѣдь надо какъ по паспорту?

— Само собой. Домна Кузичкина… Записалъ.

Пѣтунникова всплеснула руками и воскликнула:

— Ну, вотъ поди-жъ ты! Съ лѣта дѣвка у меня живетъ, а я и не знала, что она Домна!

«Барышня въ бумажкахъ» улыбнулась.

— Оттого, что вы неграмотная, а паспортъ мой сколько разъ у васъ въ рукахъ былъ, — проговорила она.

— Зачѣмъ-же ты имя мѣняешь, дура!

— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь я думаю, пріятнѣе Еленой быть, чѣмъ Домной. Ну, что такое: Домна!

— Ну, довольно, довольно, — остановилъ ихъ Финогенычъ и, выводя на бумагѣ, прибавилъ: «полъ женскій».

— До неужто-же можно сомнѣваться! — воскликнула «барышня въ бумажкахъ».

— Такъ отъ начальства приказано писать. Сколько лѣтъ отъ роду?

— Мнѣ-то? А вамъ сколько надо? Ну, двадцать два.

— Охъ, не можетъ быть! Сколько въ паспортѣ сказнло?

— Да тамъ наврано. Ну, пишите двадцать восемь.

— Вѣдь сейчасъ провѣрка будетъ. Въ какомъ году родилась?

— А я почемъ знаю.

— Да въ паспортѣ-то сколько лѣтъ?

— Въ паспортѣ тридцать два.

— Ну, стало быть въ 1868 году родилась.

— Пишите, мнѣ все равно, наплевать.

— Гдѣ родилась?

— Почемъ-же мнѣ знать! Я изъ питомокъ.

— А, вотъ что. Ну, такъ и запишемъ: изъ питомокъ воспитательнаго дома. Съ какого года поселилась въ Петербургѣ?

— А съ такого, съ какого привезли изъ деревни.

— Напишемъ такъ: Не помнитъ.

— Какъ хотите, такъ и пишите. Нешто это для меня! Что мнѣ такое? Если я что, то все это для Марѳы Алексѣвны.

Финогеновъ писалъ и читалъ:

— Квартирной хозяйкѣ приходится жилицей. Семейное состояніе: дѣвица, наверное ужъ дѣвица? — спросилъ онъ.

— По паспорту, такъ дѣвица. Дѣвица, кронштадтская мѣщанка.

— Записалъ. Православная. Родной языкъ — русскій.

— Я и по-чухонски говорю, потому въ чухонщинѣ воспитывалась.

— Писать и читать умѣешь?

— Умѣю. Но пишу такъ, что никто не разберетъ — вотъ наше писаніе.

— Записано. Еще одинъ вопросъ. Перечислите ваши занятія или другія средства къ жизни?

— Это я-то? Портниха, портниха!

— Ну, какая ты портниха! — вставила свое слово Пѣтунникова.

— А вамъ какое дѣлѣ? — огрызнулась «барышня въ бумажкахъ». — Портниха. У портнихи училась. Я вотъ эту красную рубашку сама себѣ сшила.

— Ну, все. Извольте идти на всѣ четыре стороны, — сказалъ Финогенычъ.

— А вы извольте гривенникъ за перепись получить.

Барышня положила на стонъ, деньги.

— Да не надо ему, не надо. Я ужъ съ нимъ огуломъ за рубль согласилась, — заговорила Пѣтунникова.

— Ну, вы получите гривенникъ. На кофей годится. Вѣдь плакались вчера, что перепись для васъ разореніе — такъ вотъ и получайте.

«Барышня въ бумажкахъ» ушла. На ея мѣстѣ стоялъ черный, рослый жилецъ съ всклокоченной бородой и доѣдалъ астраханскую селедку, отрывая отъ нея пальцемъ куски.

— Въ трактиръ сейчасъ иду, — сказалъ онъ. — Покончите со мной, перепишите. Зовутъ меня Веденей Шишовъ.

— Веденей? — повторилъ Финогепычъ. — Такого имени нѣтъ. Развѣ Венедикта?

— Сорокъ два года Веденеемъ. Такъ и въ паспортѣ.

— Ну, если въ паспортѣ, то и разговаривать нечего. Это документъ. Веденей Шишовъ. Лѣта — сорокъ.

— Правильно. Крестьянинъ Смоленской губерніи, того же уѣзда. Православный. Грамотенъ. Писать и читать умѣю. Учился въ сельской школѣ. Эво, какъ я листки-то знаю! — похвастался жилецъ. — По ремеслу слесарь. Получаю полтора рубля въ день.

— Постой… — остановилъ его Финогенычъ. — Жената, вдовъ или холостъ?

— Женатъ, женатъ.

— Послушай, Веденей Иванычъ, зачѣмъ врать! — сказала ему хозяйка. — Вѣдь Матрена тебѣ не жена.

— Да я нешто про Матрену? — Такихъ женъ у меня въ Питерѣ много. А я про настоящую жену въ Смоленской губерніи, въ деревнѣ. Тамъ, у меня есть настоящая законница.

— Нѣтъ, я къ тому, что вѣдь и Матрена всѣмъ говоритъ, что она твоя жена.

— А мнѣ у ней языкъ-то вырвать, что-ли! Она говоритъ, а ты не вѣрь. Она вонъ говорить, что у ней есть дядя полковникъ. Такъ всему и вѣрить? Ну, я пойду.

— Можешь идти.

— Марѳа Алексѣвна, а мнѣ поднесенія за мой сказъ не будетъ? — спросилъ слесарь.

— Это еще что выдумалъ! Съ какой стати? — испуганно проговорила Пѣтунникова и отмахнулась.

— Перепись. Съ переписью тебя поздравить, хозяйка.

— Проходи, проходи.

Слесарь, уходя изъ кухни, замахнулся на хозяйку остовомъ селедки.

— У! Скупая вѣдьма! Кому ты добро-то копишь! Эво, какой сундукъ стоить.

— Проходи, проходи.

Перепись продолжалась.

1903