Переплётчик - [103]
Дорнье взял книгу в руки. Ему инстинктивно не понравилась идея Шарля. Даже мысли о предстоящем разговоре личного характера отошли на второй план. «Это неправильно», — сказал он. «Да», — кивнул Шарль. «Вы согласны, что это неправильно, и тем не менее собираетесь поступить так?» — «Если не будет других вариантов». — «Мне кажется, это не в ваших правилах». — «Не знаю, — покачал головой Шарль, — я думаю, что книга должна быть рукописной». — «Да, но почему травник?» — «Это не травник, а скорее словарь. Он разделен на несколько частей, объясняющих разные явления». — «Вы судите по иллюстрациям?» — «Да». Дорнье положил трактат на стол и поднялся.
«Это глупости, Шарль, — сказал он, — просто мы боимся говорить о том, о чём должны». Де Грези потупил взгляд. «И что теперь?» — спросил он. «Я хочу понять, — отозвался Дорнье, — о чём ты думаешь; хочу понять, чем ты дышишь, кроме своих книг и кож». — «Я дышал Анной». — «А теперь ты будешь дышать её сыном?» — «Как его зовут?» — «Анри». — «Хорошее имя; почему его так назвали?» — «В честь отца де Торрона». — «Видите, — сказал Шарль, — я не могу дышать ребёнком, принадлежащим другому человеку, пусть даже я зачал его; то, что я — отец с точки зрения природы, не даёт мне никакого преимущества и тем более — никакого права на этого ребёнка, на его воспитание, на влияние». Дорнье печально усмехнулся: «Тонкий укол». — «Это не укол, господин Дорнье, — это, к сожалению, правда; поверьте — я сделаю книгу, и сделаю её лучше, чем кто бы то ни было другой, но это ничего не изменит, потому что вы — не мой отец; мой отец — Жан де Грези, переплётчик; а матери у меня никогда не было, лишь кормилица Мари, которая исчезла много лет назад, поэтому я не могу сказать о герцогине: мать, вот и всё».
Дорнье замолк, глядя в пол. «Мне лучше уйти?» — «Да». — «Вы сможете сделать книгу?» — «Да, смогу». — «Когда мне заехать за ней?» — «Лучше пришлите кого-нибудь, слугу». — «Хорошо, пришлю». — «Думаю, через два месяца, через восемь недель». — «Хорошо».
Повисло молчание. Дорнье не хотел уходить. Он поднял взгляд на Шарля. Это был так или иначе его сын, и Дорнье таил надежду всё-таки достучаться до его холодного сердца. Но в глазах Шарля он не видел ничего — лишь прозрачную пустоту. Хотя нет: что-то промелькнуло в глубине зрачков переплётчика. Дорнье всмотрелся в их бездонность, и Шарль не отвёл взгляда. И Дорнье внезапно понял, что ждёт его там, в черноте, окружённой серовато-голубой радужкой. Дорнье понял, что Шарль уже знает, о чём будет его главная книга, просто не хочет об этом говорить. Тогда управляющий развернулся и покинул дом переплётчика, чтобы вернуться через два месяца.
Как только Дорнье вышел, Шарль закрыл за ним дверь и пошёл на кухню. Там он развёл огонь — тщательный, большой, аккуратный, уложив поленья ровными слоями со щелями для пропуска воздуха. Делал он это механически, бездумно. Он знал, что нужно сделать всё именно сейчас — иначе он просто не решится. Затем Шарль пошёл в мастерскую и взял кожу, снятую с Анны-Франсуазы. Её участки лежали в разных местах — какие-то уже были подготовлены к обработке, какие-то отмокали в чанах с раствором, какие-то просто валялись в стороне как непригодные. Шарль собрал все до единого и аккуратно сложил их на верстаке, один слой за другим, смешивая обработанные участки с гольём. Затем он поднял всю стопку и пошёл в кухню, где положил их на стол, пачкая чистую, отполированную столешницу, и сел рядом. А затем он стал по одному, аккуратно, внимательно следя за процессом, бросать участки в огонь. Ничего не должно было остаться целым, ни одного квадратного дюйма, ни одного клочка. Те, что не хотели заниматься, он подталкивал в самое жаркое пламя длинным прутом, иные поддевал и перекладывал в другую часть камина. Кожа, особенно влажная, горела плохо, и потому на сожжение всех отрезков у Шарля ушло более часа. Всё это время он был абсолютно спокоен, и лишь когда последний лоскуток превратился в чёрный пепел, он встал на колени прямо там, в кухне, у камина, и зарыдал во весь голос.
Глава 4
ТИСНЕНИЕ, ИНКРУСТАЦИЯ
«Давно не видно Шарля», — сказал господин Варень, типограф с улицы Монморанси. «Да, и в самом деле», — поддакнул Жорес, человек без определённого места жительства и рода деятельности. «А раньше, гляди-ка, хоть раз в пару дней, а показывался». — «Ага». — «И пить с ним было хорошо — пьёт, пьёт, а не пьянеет, и если что — фиакр наймёт за свои деньги да домой тебя отправит». — «Ага». — «Ты случаем не знаешь, что с ним?» — «He-а, не знаю». — «А кто знать-то может?» — «Ну, может, Планше». — «Ага, точно. Планше!»
Тот появился мгновенно, держа в правой руке кувшин с вином, в левой — тарелку с лепёшками; видимо, спешил к какому-то столу, да как раз проходил мимо. «Слышь, Планше, — обратился к нему Варень, — ты Грези давно в последний раз видел?» Планше нахмурил лоб, покачал головой и сказал: «Давненько, недели две уж как, не меньше, не заходит, видно, работы невпроворот». С этими словами Планше побежал дальше. «Да, — сказал Варень, не то чтобы много стало яснее: — Может, домой к нему сходить, а то дармовой выпивки хочется, карман-то не звякает». — «Ну, не звякает, ага», — согласился Жорес.
Книжка-легенда, собравшая многие знаменитые дахабские байки, от «Кот здоров и к полету готов» до торта «Андрей. 8 лет без кокоса». Книжка-воспоминание: помнит битые фонари на набережной, старый кэмп Лайт-Хаус, Блю Лагун и свободу. Книжка-ощущение: если вы не в Дахабе, с ее помощью вы нырнете на Лайте или снова почувствуете, как это — «В Лагуне задуло»…
Автор приглашает читателя послужить в армии, поработать антеннщиком, таксистом, а в конце починить старую «Ладу». А помогут ему в этом добрые и отзывчивые люди! Добро, душевная теплота, дружба и любовь красной нитью проходят сквозь всю книгу. Хорошее настроение гарантировано!
В творчестве Дины Рубиной есть темы, которые занимают ее на протяжении жизни. Одна из них – тема Рода. Как, по каким законам происходит наследование личностью родовых черт? Отчего именно так, а не иначе продолжается история того или иного рода? Можно ли уйти от его наследственной заданности? Бабка, «спивающая» песни и рассказывающая всей семье диковатые притчи; прабабка-цыганка, неутомимо «присматривающая» с небес за своим потомством аж до девятого колена; другая бабка – убийца, душегубица, безусловная жертва своего времени и своих неукротимых страстей… Матрицы многих историй, вошедших в эту книгу, обусловлены мощным переплетением генов, которые неизбежно догоняют нас, повторяясь во всех поколениях семьи.
«Следствие в Заболочи» – книга смешанного жанра, в которой читатель найдет и захватывающий детектив, и поучительную сказку для детей и взрослых, а также короткие смешные рассказы о Военном институте иностранных языков (ВИИЯ). Будучи студентом данного ВУЗа, Игорь Головко описывает реальные события лёгким для прочтения, но при этом литературным, языком – перед читателем встают живые и яркие картины нашей действительности.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.