Переплет - [45]

– Приехали.

– Что? – Я не расслышал и наклонился вперед.

Возница вытянул руку с хлыстом и указал на дом.

– Дом номер три, – проговорил он. – Видишь кованую «Д» на воротах? Это здесь.

Я вышел из кареты, вытащил сундук и с грохотом бросил его у ног. Занятый своими мыслями, я не подумал о том, как буду расплачиваться с кучером, и на миг запаниковал. Однако, сунув руку в карман, почувствовал прохладную тяжесть соверена в руке. Вероятно, де Хэвиленд или мисс Бреттин-гэм проявили неожиданную предусмотрительность. А может – что вероятнее всего, – монету забыл предыдущий хозяин костюма, и с момента, когда сюртук надевали в прошлый раз, никто не проверял карманы.

Кэб уехал. Я глубоко вздохнул. Кованые узоры на калитке извивались, как лианы, – венок из чугунных ростков вокруг витиеватой буквы «Д». Дорожка, усыпанная гравием, делила припорошенную снегом лужайку на четыре части и вела к широкой парадной двери с витражными стеклами. Дом с двумя фронтонами был построен из старого красного кирпича; по обе стороны от двери располагались высокие зашторенные окна. В доме горел свет. Вверху, где фасад встречался с крышей, стены украшала лепнина в виде симметричных урн и выступов. В таком большом доме наверняка имелись два входа, как в особняке де Хэвиленда, – один для знатных гостей, второй для простолюдинов. Я попытался вспомнить, говорила ли мисс Бреттингэм что-то про черный ход. Но нет: она лишь наказала мне вести себя почтительно, но не подобострастно. «Помни: ты представляешь мистера де Хэвиленда». Она произнесла это так, будто де Хэвиленд был величайшим человеком на земле, и я едва ли мог надеяться стать его достойным представителем.

Значит, постучусь в парадную дверь. Я присел на корточки, чтобы поднять сундук; плечи заныли. Однако пару месяцев назад я бы и вовсе не сумел его поднять. Сундук предназначался мистеру Дарне: «Первым делом вручи ему сундук – только ему и никому больше, понял?» – но затащить в дом такую тяжесть оказалось непросто. Пот выступил на лбу, воротник рубашки впился в шею, и я подумал, что ткань, наверное, уже успела запачкаться и покрыться серыми пятнами копоти.

В окне верхнего этажа как будто бы колыхнулась занавеска. Я стал уговаривать себя, что мне показалось, но чувствовал, как чей-то взгляд скользит по мне, пока я иду по дорожке, и вздохнул с облегчением, оказавшись у входной двери. Прижав сундук к дверному косяку, я кое-как дотянулся до колокольчика и стал ждать. Руки тряслись под весом ноши. Рисунок на панели из цветного стекла – лампа и ее пламя, окруженные зеленой лентой, – задрожал и заплясал перед глазами. Гудели колени, дрожь в них была слишком сильной и не могла быть вызвана далеким дребезжанием колес по булыжной мостовой. Дыхание участилось.

– Доброго дня, сэр, – произнес кто-то.

Но я не обратил внимания на открывшую дверь служанку – тихий голос, кружевной чепчик, прыщик на лбу, – потому что в коридоре за ее спиной увидел Люциана Дарне, спускающегося по лестнице. Земля вдруг пропала у меня из-под ног, и я закачался на волнах тьмы.

Каким-то чудом я все же удержался на ногах. Каким-то чудом, когда Дарне… Люциан Дарне взял сундук у меня из рук и повел в комнату, я смог последовать за ним, с трудом удерживая равновесие. Каким-то чудом я даже отвечал ему, хоть и не помню, что он спрашивал и что я говорил в ответ.

Не сразу, но мир перед глазами наконец обрел прежнюю четкость. Я сидел за полированным овальным столом из черного дерева, блестевшим, как зеркало. В комнате было темно, и хотя через окно просачивался серый дневной свет, лампы на стенах горели. В камине пылал огонь. Цветом камин напоминал сырое мясо с прожилками жира, обои были такого же цвета, но более темного оттенка, с узором из мелких бордовых цветов. У стены в дальнем углу комнаты стоял высокий застекленный шкаф с диковинками. Я прищурился, пытаясь разглядеть коллекцию: пучок перьев, порхающие бабочки под стеклянным колпаком, оскал гигантской челюсти… В ушах по-прежнему гудело, будто рядом кто-то водил пальцем по ободку стакана, но гул был совсем слабым и я старался его не замечать.

– Отец спустится через минуту. Желаете чего-нибудь? Может, стаканчик хереса? Мы только что пообедали, к сожалению. Ужин в восемь.

– Благодарю.

Люциан Дарне захлопотал у графина в дальнем углу комнаты, и мне стало легче. Я с силой выдохнул и сжал ноги, чтобы унять дрожь в коленях. Он не помнил меня. Когда мы виделись в прошлый раз, во взгляде его читалась ненависть. Теперь в нем не было ничего, ни капли узнавания, ни следа презрения или ярости – ничего, что могло бы мне навредить, лишь легкая тень высокомерия, которая, судя по всему, была для него привычным выражением и не относилась ко мне.

– Прошу.

Передо мной оказался стакан, и я заставил себя посмотреть ему в глаза.

– Спасибо. – Я не ожидал, что мой голос прозвучит так ровно. Сделал маленький глоток, и жидкость теплом разлилась по телу.

– Посылка для отца, правильно я понимаю?

– Да.

Вероятно, я должен был остановить его, не дать от-крыть сундук, но он с такой уверенностью щелкнул замками, что не было сомнений: он делал это раньше. Люциан Дарне достал четыре или пять книг, повертел в руках, взглянул на корешки и бросил обратно с откровенным презрением. Одну книгу он разглядывал дольше других, нахмурившись, – ту самую, на которую и я обратил внимание, когда де Хэвиленд убирал ее в сундук, со светлой обложкой, на которую словно просыпали красно-золотые тлеющие угольки. Но в конце концов он и ее бросил в сундук, причем с еще большей ненавистью, чем швырял предыдущие.