Переписка 1815-1825 - [43]

, и Вер-Вера, и Ренике-фукс, и лучшую часть Душеньки, и сказки Лафонтена, и басни Крылова etc. etc. etc. etc. etc… [238] Это немного строго. Картины светской жизни также входят в область поэзии, но довольно об Онегине.

Согласен с Бестужевым во мнении о критической [его] статье Плетнева — но не совсем соглашаюсь [в] с строгим приговором о Жук[овском]. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались? Что ни говори, Ж[уковский] имел решительное влияние на дух нашей словесности; к тому же переводный слог его останется всегда образцовым. Ох! уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает? Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и не созревшие надежды. Прощай, поэт.

25 генв.

129. П. А. Вяземскому. 25 января 1825 г. Михайловское.

Что ты замолк? получил ли ты от меня письмо, где говорил я тебе об Ольдекопе, о собрании моих элегий, о Татьяне, etc. В Цветах встретил я тебя и чуть не задохся со смеху, прочитав твою Черту местности. Это маленькая прелесть. Чист.[осердечный] Ответ растянут: рифмы слезы, розы завели тебя. Краткость одно из достоинств сказки эпиграмматической. Сквозь кашель и сквозь слезы очень забавно, но вся мужнина речь до за гробом ревность мучит растянута и натянута. Еще мучительней вдвойне едва ли не плеоназм. Вот тебе критика длиннее твоей пиэсы — да ты один можешь ввести и усовершенствовать этот род стихотворения. Руссо в нем образец, и его похабные эпиграммы стократ выше од и гимнов. — Прочел я в Инвалиде объявление о Телеграфе. Что там моего? Море или Телега? Что мой Кюхля, за которого я стражду, но всё люблю? говорят, его обстоятельства не хороши — чем нехороши? Жду к себе на днях брата и Дельвига — покаместь я один одинешенек; живу недорослем, валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни. Стихи не лезут. Я кажется писал тебе, что мои Цыгане ни куда не годятся: не верь — я соврал — ты будешь ими очень доволен. Онегин печатается; брат и Плетнев смотрят за изданием; не ожидал я, чтоб он протерся сквозь цензуру — честь и слава Шишкову! Знаешь ты мое Второе послание цензору? там между проччим

Обдумав наконец намеренья благие,

Министра честного наш добрый царь избрал.

Шишков уже наук правленье восприял.

Сей старец дорог нам: он блещет средь народа

Священной памятью Двенадцатого года,

Один в толпе вельмож он русских Муз любил,

Их незамеченных созвал, соединил,

От хлада наших дней спасал он лавр единый

Осиротевшего венца Екатерины etc.

Так Арзамасец говорит ныне о деде Шишкове, tempora altri! [239] вот почему я не решился по твоему совету к нему прибегнуть в деле своем с Ольдекопом. В подлостях нужно некоторое благородство. Я же подличал благонамеренно — имея в виду пользу [нашу] [240] нашей словесности и усмиренье кичливого Красовского. Прощай, кланяйся княгине — и детей поцалуй. Не правда ли, что письмо мое напоминает le faire [241] [Василья Львовича]? [242] Вот тебе и стишки в его же духе

Приятелям

Враги мои, покаместь, я ни слова,

И кажется, мой быстрый гнев угас;

Но из виду не выпускаю вас

И выберу, когда-нибудь, любого;

Не избежит пронзительных когтей,

Как налечу нежданый, беспощадный:

Так в облаках кружится ястреб жадный

И сторожит [243] индеек и гусей.

Напечатай где-нибудь.

25 генв.

Как ты находишь статью, что написал наш Плетнев? экая ералаш! Ты спишь, Брут! Да скажи мне, кто у вас из Москвы так горячо вступился за немцев против Бестужева (которого я не читал). Хочешь еще эпиграмму?

Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,

Бормочит нам растянутый псалом:

Поэт Фита, не становись Фертом!

Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

Не выдавай меня, милый; не показывай этого никому: Фита бо друг сердца моего, муж благ, незлобив, удаляйся от всякия скверны.

130. П. А. Вяземскому. 28 января 1825 г. Тригорское.

Пущин привезет тебе 600 рублей. Отдай их кн.[ягине] В.[ере] Ф.[едоровне] и с моей благодарностию. Савелов большой подлец. Посылаю при сем к нему дружеское письмо. Перешли его (в конверте) в Одессу по оказии, а то по почте он скажет: не получил. Охотно извиняю и понимаю его

Но умный человек не может быть не плутом!

A propos. Читал я Чацкого — много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен. Пришлите же мне Ваш Телеграф. Напечатан ли там Хвостов? что за прелесть его послание! достойно лучших его времен. А то он было сделался посредственным, как В.[асилий] Л.[ьвович], Ив.[анчин]-Пис[арев] — и проч. Каков Филимонов в своем Инвалидном объявлении. Милый, теперь одни глупости могут еще развлечь и рассмешить меня. Слава же Филимонову!

Пишу тебе в гостях [за] с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия.

28 генв.

131. А. А. Бестужеву. Конец января 1825 г. Михайловское.

Рылеев доставит тебе моих Цыганов. Пожури моего брата за то, что он не сдержал своего слова — я не хотел, чтоб эта поэма известна была прежде времени — теперь нечего делать принужден ее напечатать, [прежде] пока не растаскают ее по клочкам.

Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин.