Перепись населения - [2]

– Ладно, а чем занимается ваш муж?

– Ничем, сударь, вот только этим, что я записала. Это у него и основное и побочное занятие.

Напрасно я пытался убедить Мацу, главу семьи, изменить порядок в листе, она так и не согласилась переделать.

Лист номер семь заполнила молодая женщина. Она недавно развелась с мужем. Она написала только имя и фамилию, а на все остальные вопросы не ответила.

Я вынужден был пойти к ней.

– Сударыня, вы не написали, сколько вам лет.

– Хочу, чтобы вы сами заполнили эту графу, – сказала она кокетливо.

– Хорошо, пожалуйста, я сделаю это с удовольствием. Сколько же вам лет?

– Ха… а вы сами определите, – вызывающе отвечает она.

– Сударыня, вы обязаны сказать мне.

– Ну уж нет, – решительно возражает женщина, – я еще никогда не говорила официальным лицам, сколько мне лет. Меня не раз из-за всяких интриг допрашивали в участке, и то я не сказала свой возраст. Писаря сами определяли. Я и в консистории не сказала, там определили попы.

– Но в данном случае нельзя, да я и не умею угадывать возраст.

– Ах, повеса, накажи вас бог, думаете, я по глазам не вижу?

Что мне после этого оставалось делать! Чтобы не уронить достоинства государственного переписчика, я зажмурил глаза и написал – двадцать один.

В лист номер девять были записаны только мать и дочь, а в пункте «возраст» написано: матери Елене, вдове, двадцать шесть лет, а ее дочери Сойке – восемнадцать.

– Сударыня, этого быть не может, – скромно заметил я.

– Как не может? – с удивлением спросила вдова Елена.

– Не может же быть вам двадцать шесть, если вашей дочери восемнадцать.

– Вот тебе и на! – подбоченилась вдова Елена. – Уж я-то, наверное, лучше вашего знаю, когда я ее родила.

В лист номер одиннадцать чиновник Мирко Сарич записал себя (двадцать четыре года) и свояченицу (девятнадцать лет).

– Почему же в графе «семейное положение» не написали, что вы вдовец?

– Зачем же писать, если я не вдовец.

– Ага, значит, ваша жена жива? Почему тогда ее не записали?

– Поймите меня, пожалуйста. Я холост и никогда не был женат.

– Откуда же тогда у вас свояченица?

– Да… так… оказалась тут, – оправдывается смутившийся господин Мирко.

– Возьмите лист и исправьте. Напишите, что барышня – ваша племянница.

– А, так. Спасибо.

Он взял лист, стер «свояченица» и написал – «племянница».

Лист номер тринадцать был заполнен красивым канцелярским почерком. Когда я приносил лист, госпожа Мица, вдова, пожаловалась на свое одиночество.

– Не окажете ли вы мне маленькую услугу? – кокетливо обратилась она ко мне, когда я пришел за листом.

– О, с удовольствием!

– Дайте мне лист госпожи Станы, я посмотрю, сколько лет она себе записала?

Я развернул лист номер восемь.

– Госпожа Стана написала двадцать три года.

– Ах, бесстыдница! – всплеснула руками госпожа Мица. – Да ей тридцать пять и никак не меньше. Она никогда не была молодой. Вы можете спокойно исправить. Исправьте, ответственность я беру на себя!

В лист номер семнадцать были записаны муж, Жена и еще какое-то лицо.

Опять объяснения. Разумеется, как и везде, мужа я не застал дома, а объясняться с женщинами – настоящая пытка.

– Кем вам приходится, сударыня, этот господин?

– Никем, так просто, приятель!

– Что он, квартирант?

– Нет.

– Родственник?

– Нет.

– Так кто же?

– Знакомый

– А живет у вас?

– Он большой друг моего мужа. Он сосватал нас, вот мы и держим его у себя из благодарности.

– Сколько лет вашему мужу?

– Пятьдесят.

– А сколько лет вашему другу?

– Двадцать восемь.

– Понятно. Тогда в графу «занятие» следует записать – друг дома.

Но больше всего хлопот задала мне одна особа, некая Нанчика Црвенчанинова. Я обнаружил ее сразу в трех листах. В листе номер три, в листе номер четырнадцать и в листе номер двадцать один.

Разумеется, не могло быть трех женщин с одной и той же фамилией и возрастом.

Пришел я в дом номер три. Слава богу, застал здесь хозяина.

– Скажите, пожалуйста, сударь, живет ли у вас некая Нанчика Црвенчанинова?

– Да, – сердито оборвал меня господин угрюмого вида, – было бы лучше, если бы не жила.

– Это и для меня было бы лучше, я боюсь она мне запутает перепись.

– Да она только и живет для того, чтобы всем все путать.

– Объясните, пожалуйста?

– Да и так все ясно, – отвечает господин, – она моя теща, тещей приходится и тому, из листа номер четырнадцать, и тому, из листа двадцать один.

– Ясно, а где она проживает?

– У всех трех.

– Хорошо, у кого в доме она случайно оказалась в момент переписи?

– Это трудно сказать, ведь она одновременно находится во всех трех домах.

– Так, но когда вы заполняли лист?

– Она была у меня. Когда заполнял свояк, была у свояка, когда же заполнял другой свояк, была у него.

– Тогда я не знаю, что делать с этой бабой!

– Что хотите, сударь. Мы, зятья, сами не знаем, что с ней делать, – семь лет задаем себе этот вопрос.

Лист номер двадцать один был ужасно измят и испачкан. Такой стыдно было нести в комиссию.

Прихожу в дом и вижу женщину с мокрым полотенцем на голове.

– Сударыня, ваш муж: неверно заполнил лист и страшно его запачкал.

– Не произносите при мне его имени!

– Простите, но почему?

– Вчера вечером он пришел как свинья пьяный, накричал на меня и отколотил. Да вы загляните в лист, посмотрите, куда он записал меня.