Перепады настроения - [22]

Я потратил кучу денег. Мы с Женей вели себя как подростки, вырвавшиеся на свободу из-под опеки строгих родителей — летний лагерь, первые дискотеки, все дела. Остановиться я уже не мог. Самое ужасное, что меня потянуло на запрещенные препараты. Нет, речь не о тяжелых наркотиках. Тяжелые наркотики я никогда не пробовал. Слишком страшно, что после них я могу вообще не вернуться в нормальное состояние. Я говорю о легких препаратах — марихуане, кокаине. Кокаин в своей жизни я пробовал дважды. И после каждого приема выгонял жену из дома. Совершенно очевидно, что кокаин приводит меня к диким вспышкам агрессии. Марихуану я принимал когда-то в состоянии эйфории, и она почти на меня не действовала. Если особого эффекта нет, спросите вы, какой толк ее вообще употреблять? Подозреваю, что здесь снова все дело в подсознательном желании саморазрушаться, ходить по лезвию бритвы, танцевать над пропастью. На Камчатке мне безумно хотелось переступить эту черту. До сих пор не понимаю, что же меня остановило.

Слухи о моих камчатских похождениях доходили до Москвы в режиме прямого эфира даже несмотря на 9-часовую разницу во времени. В столицу летели директивы о срочной оплате счетов, переводе денег исполнителям новых проектов, указания сотрудникам. Оказалось, что улетев из Москвы, я стал приносить семье еще больше головной боли и переживаний. Они вообще никак не могли до меня достучаться. Хотя когда я в состоянии эйфории, даже если бы я сидел прямо у них подносом, они бы все равно не смогли на меня повлиять. Родственники сходились во мнении, что меня надо срочно отправить на экспертизу и проверить, что я употребляю. Они были уверены, что я на каких-то тяжелых запрещенных препаратах. Разумеется, я страшно оскорбился. Оскорбился настолько, что в очередной раз послал всех на три буквы. Но при этом согласился пройти полиграф, чтобы доказать, как они ошибаются на мой счет. Родственники решили, что полиграф не нужен, достаточно будет экспертизы на алкоголь и наркотики. Я ее прошел, и результаты были совершенно чистыми. Конечно, если бы экспертиза могла показывать наличие в крови эйфории, мои анализы были бы запредельно ненормальными. Так или иначе, с одной стороны, я ликовал, что утер всем нос, что никого не обманывал и нахожусь в адекватном (адекватном, понимаете?) состоянии. С другой, мне было ужасно обидно, что членам моей семьи недостаточно моего слова, чтобы верить мне. Особенно трудно было принять это от сына.

ЭТО ВАЖНО!

Вопросы для диагностики БАР, которые может задать вам психиатр

• По сколько часов вы спите?

• Трудно ли вам сосредотачиваться?

• Бываете ли вы болтливее, чем обычно?

• Говорите ли вы иногда быстрее, чем обычно?

• Просил ли вас кто-то говорить медленнее, потому что не мог вас понять?

• Было ли у вас желание говорить без остановки?

• Чувствовали ли вы необычайный прилив энергии?

• Говорили ли вам окружающие, что за вами не поспевают?

• Брали ли вы на себя больше дел, чем обычно?

• Ускорялись ли ваши мысли до такой степени, что вам трудно было за ними уследить?

• Чувствовали ли вы себя беспокойно, взбудораженно?

• Чувствовали ли вы себя более сексуальным, чем обычно?

• Тратили ли вы больше денег, чем обычно?

• Действовали ли вы импульсивно?

• Чувствовали ли вы себя гораздо увереннее, чем обычно — словно вы хозяин мира или постигли все законы мироздания и знаете больше других?

• Бывали ли более гневливы и раздражительны, чем обычно?

• Вели ли вы себя более экстравагантно, чем обычно (неоправданный риск, экспрессивное поведение, странные выходки)? Говорили ли вам близкие, что не узнают вас?

• Казалось ли вам, что у вас есть особые силы и способности?

• Видели или слышали ли вы то, чего не замечали другие?

• Чувствовали ли вы странное ощущение возбуждения во всем теле?

• Часто ли какие-то из симптомов, названных выше, повторяются?

• Бывали ли подобные проблемы у кого-то из родственников?

Наши отношения с сыном вообще непростая тема. Сначала я занимался бизнесом, а сын мне помогал. Потом мы стали партнерами. В моменты депрессии или, наоборот, загулов во время эйфории сын брал контроль над бизнесом на себя, прикрывал мне спину. Я обсуждал свою болезнь с сыном. Но, честно говоря, до сих пор не понимаю его отношения к моей проблеме. Знаю, что его задевает, что я решил написать настолько личную книгу и поделиться с миром многими приватными подробностями жизни нашей семьи. Я никогда подробно не рассказывал ему, что чувствую в состояниях депрессии и эйфории. Мне казалось, что подробное описание моих трудностей и бед — попытка надавить на сострадание и вызвать к себе жалость. А я ведь отец. Я хочу, чтобы сын мною гордился, а не жалел меня. Вряд ли я заговорю с ним о своей болезни снова. И я не хотел бы, чтобы он прочитал эту книгу. Ему и так досталось от моих заебов. Не хочу усугублять еще больше.

По работе мы с ним слишком часто и много спорили. И это выглядело не как разговор отца и сына. Это были напряженные выяснения отношений, которые приводили к взаимным обидам. У нас разные подходы ко многим вопросам. Такое ощущение, что все, что он предлагает, не нравится мне. А все, что я предлагаю, категорически не принимает он. Сейчас, когда я пишу эти строки, я уже знаю решение, которое мы вскоре приняли — разделить бизнес и больше не конкурировать друг с другом за авторитет. Но тогда, на Камчатке, это решение еще не созрело. Поэтому мне было просто дико обидно. Я столько раз расшибался ради семьи в лепешку, работал, как проклятый. А в итоге все пришло к тому, что он не принимает на веру слово родного отца.