Перемирие - [73]

Я всегда была и хорошим, и плохим Охотником — одновременно. Я чувствовала Воронов не хуже других, и мой дар предвидения был несомненен; я родилась espero. Но моя душа не всегда была полна пустотой. У меня не было имени, поистине не было, и не было прошлого, но я жаждала обрести и то, и другое. Я тревожилась и металась. Я любила и тосковала об утраченной любви. Я была полна страстей. А в последнее время, в этот свой приезд на Север, в моей душе никогда не было пустоты, сомнения и тревоги раздирали его. Но вот все кончилось. Прошлое было мне безразлично. Имя Эссы Дарринг было мне безразлично. Птичья оборона, нильфы и Кукушкина крепость были мне безразличны. И я чувствовала, что все эти призраки навсегда уже оставили меня, что они больше не вернуться.

В сущности, это состояние было порождено усталостью тела и холодом, столь непривычным для меня. Но в тот момент для меня существовало только две реальности во всем мире — я сама и Вороны, поднимавшиеся вслед за мной. Я снова стала только Охотником. Эсса Дарринг, начавшая пробуждаться к жизни, снова умерла и — я была уверена — умерла навсегда. То, что Вороны из врагов превратились в друзей, мою возродившуюся охотничью душу ничуть не смущало. Они были моим дополнением в мире, моей необходимостью, основой моего существования, и мы могли быть и друзьями, и врагами — какая, в сущности, разница? В этом далеком, чужом северном краю — мы были, и я, и они, и нам достаточно было этого. Граница, наша Граница, была здесь — так же, как и там, на юге.

Они выползли на плато и легли рядом со мной. Обоих трясло. О, как было холодно здесь, наверху! Мне казалось, что я лежу на вершине мира, что выше в мире не бывает гор. Я перевернулась на спину. Алое сияние сошло с небес. Сбоку висело яркое светлое солнце, небо из серого превратилось в голубоватое, бледное, обычное зимнее небо. Я улыбалась дрожащими губами, глядя на это небо. Выпростав из-под плаща одну руку, я подняла ее и, поворачивая, стала ее разглядывать — свою худую мускулистую руку. Кожа была синеватой, совершенно замерзшей. А мне было весело.

Знаете, это веселье, когда обстоятельства становятся все хуже и хуже, иногда нападает на меня. И чем хуже обстоятельства, тем веселее мне становится порой. Это как второе дыхание — оно рождается из усталости сознания и равнодушия к последствиям.

Но нельзя же было лежать здесь вечно. Я села, убирая с лица волосы и заправляя их за уши. Вороны лежали рядом, совершенно одинаковые, только на веклинге была кольчуга, а дарсай был в рубашке.

Я тронула веклинга за плечо.

— Холодно, — пробормотал он.

Я погладила его плечо в странной задумчивости. Я знала, что они оба измученны — как никогда раньше, слишком холодно было здесь для нас, южан, а ведь они жили даже южнее, чем я.

Дарсай приподнял голову, взглянул на меня и сел с тихим вздохом. Провел рукой по усталому лицу.

— Помоги мне, — сказал он.

Вдвоем мы заставили веклинга сесть. Вялое его, безвольное тело валилось, я едва удерживала его. Глаза у веклинга закрывались, зубы выбивали дрожь. Я придвинулась к нему, и мы обнялись все трое, прижимаясь друг к другу, — на краю обрыва, под порывами ледяного ветра. Рукой в перчатке дарсай дотронулся до моей щеки.

— Взялась за ум? — негромко сказал он.

— О чем ты?

— Ты знаешь

— Да, — пробормотала я, — наверное, знаю.

И улыбнулась в ответ.

Мы долго сидели так, согреваясь теплом друг друга. Солнце поднималось все выше, воздух потеплел. Ветер, несколько раз менявший направление и дувший то с востока, то с юга, наконец, улегся. Я встала, потягиваясь и распрямляя затекшие ноги, и огляделась вокруг, удивляясь.

Это было странное место. Огромное — казалось, бесконечное — серое плато тянулось до самого горизонта, пересеченное трещинами, засыпанное каменным крошевом. Ветер улегся, ни единого движения не чувствовалось в холодном воздухе. Я оглядывалась вокруг, машинально приглаживая волосы. Какое странное место! Какое-то совершенно нереальное, словно бы абстрактное. Я все вспоминала тот мир, который видела глазами дарсая.

— Странное место, — негромко сказал дарсай, поднимаясь на ноги.

— Да, — согласилась я.

Он шагнул ко мне и обнял за плечи, прижимая к себе. Я прислонилась к нему и подняла голову, заглядывая ему в лицо. Он улыбнулся.

— Очень странное место, — сказал он, — Какое-то неправильное.

— Да.

— Надо идти.

— Куда?

Он погладил мое плечо.

— Ты знаешь, о чем я думаю? — сказала я.

— Знаю.

— А я знаю, о чем думаешь ты.

— И это я тоже знаю.

— Похоже, правда? — сказала я немного погодя.

— Да, — сказал он, — Очень.

— Я не знала, что так бывает. Так бывает?

— Нет, — сказал дарсай, — Это совпадение, не более того.

Но я не верила в то, что это совпадение. И сам он не верил в это. Для идущих по путям духа не бывает совпадений, да, в сущности, их не бывает вовсе.

— Да, — сказал вдруг дарсай, — да, ты права. Но я знаю об этом больше, чем ты, тцаль. Просто похоже.

— А небо? — сказала я, уже сознавая, что он прав, и просто дурачась, — Ты видел, какое сегодня небо было с утра? Такого неба не бывает.

— Ладно, — сказал он, — думай, что хочешь. Нам надо идти.

Он выпустил меня. Нагнувшись к веклингу, дарсай что-то сказал ему и, взяв за руку, помог подняться на ноги. Веклинг жалко улыбался, покачиваясь на неуверенных ногах.