Перелом. От Брежнева к Горбачеву - [16]

Наступала тишина, и довольный Хрущев говорил:

— Тот, кто первым честь отдаст!

Я рассказал эту историю своим членам делегации и сообщил, что намерен по приезде позвонить Гудби и договориться с ним о встрече один на один в нашем или американском посольстве. Это значения не имеет.

На следующий день, это было 24 октября, я приехал к нему в посольство США в Хельсинки. Встретил меня невысокий человек средних лет с чуть вьющимися волосами, ироничной полуусмешкой и внимательным взглядом, который прикрывали большие очки. Это был мой американский партнер посол Джеймс Гудби. Выглядел он скорее как учёный, а не прожжённый дипломат.

Разговор начался не с мер доверия. Мы оба, хотя и в разное время, работали в Женеве в делегациях по ограничению стратегических вооружений. Поэтому вспомнили знакомых, поговорили о нынешнем невеселом положении дел на переговорах. Вроде бы невзначай, Гудби поинтересовался, не намерен ли я завтра на пленарном заседании говорить о ракетах средней дальности. Я ответил ему фразой из директив, которую тщательно выписал для завтрашней речи. Смысл ее сводился к тому, что размещение американских ракет идет вразрез с укреплением доверия и может осложнить их разработку в Стокгольме.

Гудби помрачнел. Но я сказал, что не намерен развивать эту тему в дальнейшем, если, разумеется, не случится что— либо экстраординарное. С тех пор мы, не сговариваясь, предупреждали друг друга, если собирались делать какое — либо заявление по поводу действий или политики своих стран. Оба были убеждены, что установление доверия между государствами должно начинаться с доверия друг к другу их представителей.

Короче говоря, в ходе той встречи, вопреки протокольным обычаям продолжавшейся более полутора часов, мы условились, что переговоры в Хельсинки должны носить сугубо технический характер и потому нужно по возможности избежать привнесения в них политических проблем. А чтобы уйти от полемики — сократить до минимума число пленарных заседаний, скажем, один раз в неделю, и вести переговоры в основном в рабочих группах, больше встречаться в кулуарах и там в неофициальных беседах искать развязки. Таким путем, избегая политических дискуссий, нужно попытаться договориться о повестке дня и других организационных условиях Стокгольмской конференции в отведенный нам срок — три недели.

Провести это взаимопонимание через свои группы стран — НАТО и Варшавского Договора (ОВД) — труда не составляло, хотя мы старались не афишировать нашу договоренность.

В общем, открытие Хельсинкской встречи в огромном дворце «Финляндия» прошло спокойно и даже благопристойно. С приветствием выступил министр иностранных дел П. Вяюрюнен. Потом начались речи, где излагались позиции. Но обошлось без острой полемики. Как писала финская газета «Ууси Суоми», «главные представители двух великих держав, приехавшие в Хельсинки, подтвердили, что их основная цель — сосредоточиться на технических вопросах. В то же время они подозревают, что

противоположная сторона намерена поднимать политические проблемы и заниматься пропагандой».

Что ж, это была весьма точная характеристика хельсинкского гамбита. Но уже через два дня весьма чётко обозначилось противостояние по повестке дня Стокгольмской конференции. США и НАТО хотели зафиксировать в ней приоритетные для себя вопросы — транспарентность и обмен информацией. А Советский Союз и социалистические страны добивались включения так называемых политических мер доверия.

Но уже из первых бесед с Гудби и другими западными представителями мы почувствовали, что в конечном итоге проблем тут не будет. Запад пойдет на широкую формулировку, повторяющую мадридский мандат. Наши директивы также предусматривали такую возможность.

Поэтому здесь предстояло разыграть классический дебют СБСЕ: оба блока выдвигают крайние, неприемлемые позиции, потом, как бы замирают в противостоянии, и дают возможность нейтралам выступить с компромиссным предложением. После двух или трех попыток последует соглашение.

Дальше все разыгрывалось как по нотам. Польша и Франция внесли предложения двух противостоящих военных блоков — ОВД и НАТО. На пленарных заседаниях, как и положено, их представители обругали друг друга. Советская делегация расценила, например, предложение НАТО как попытку «протащить» в повестку дня конференции свои шпионские предложения. Натовские делегации называли в свою очередь предложения социалистических стран «упражнениями в пропаганде». Все это, однако, полностью соответствовало заведенному порядку вещей.

Теперь слово было за нейтралами. Все знали, что в кулуарах два посла — Курт Лидгард от Швеции и Матти Кахилуото от Финляндии — готовят компромиссный документ. И они внесли его 3 ноября. Делегации обоих блоков тут же удалились на совещание.

Но тут мы видимо поспешили. Польский представитель А. Товпик уговорил нас поддержать проект нейтралов хотя бы в принципе. Однако уже через несколько часов это решение стало известно в группе НАТО. И если раньше там были колебания, то теперь натовцы решили не давать на него согласия.

Это был один из классических приемов дипломатии Холодной войны. Раз Советский Союз «за» — значит НАТО должно быть «против» или, по крайней мере, не спешить соглашаться с документом, если даже он и подходит, а попробовать выторговать еще хоть что — нибудь, тем более что время для этого есть.