Перелом. Часть 4 - [35]

Впрочем в летней битве сорок третьего года командование Красной Армии также активно усиливало пехотные дивизии танковыми подразделениями, придавая по танковому батальону, а то и бригаде, и в итоге на километр обороны на направлении главного удара приходилось до десяти танков. Это, конечно, не дотягивало до наших двадцати-тридцати, а то и сорока танков и самоходок на километр главного удара (это еще без учета БМП), но лишь потому, что в РККА берегли танки для контрударов из глубины и крупномасштабного наступления, тогда как для нас главным было сточить наступающие клинья немецкой армии, не подвергая излишнему риску бойцов. И если вначале ряд наших командиров еще пытался оспаривать такое размазывание танков вдоль обороны, то по ходу войны сторонников крупных танковых ударов из глубины становилось все меньше - прореживание наступающих частей фрицев автоматически приводило к тому, что их оборона становилась дырявой и ее можно было проткнуть сравнительно небольшими силами, а ограничение глубины последующего наступления несколькими километрами давало возможность вырвать клок из немецкой обороны, в которую становились наступающие части вермахта после того, как их наступление начнет выдыхаться, и вместе с тем не зарваться, а отдышаться, оглядеться и в случае подхода крупных резервов отскочить обратно - нас устраивало откусывание от немцев небольшими кусочками, но часто, тогда как командование РККА первые два года войны все пыталось провести решительную наступательную операцию. Вот только опыта в их проведении еще не было, поэтому регулярно получали фланговые удары, котлы, потерю людей и техники. У нас то тоже были глубокие операции, но уже через рассыпавшийся от перенапряжения в предыдущих атаках фронт, и если только разведка не сообщала о крупных резервах поблизости - собственно, что Кенигсбергская, что Смоленская, что летняя - этого года - глубокие операции - проходили именно в таком ключе. Но летом сорок третьего и РККА наконец дождалось своего звездного часа и возможности подтвердить правильность предвоенных взглядов о необходимости глубоких операций крупными танковыми соединениями.

Собственно, со стороны Самары в бой, а затем и в прорыв было введено почти три тысячи танков (в РИ такое количество участвовало в контрнаступлении на южном фасе Курской дуги). До того вся эта армада скрывалась от немца, тренировалась, тогда как немецкие танки перемалывались об оборону стрелковых дивизий, получивших в подкрепление более тысячи танков и самоходок, что существенно увеличивало устойчивость обороны. Увеличивало ее и наличие резервов в дивизиях. В первый период войны некомплект дивизий, выделение широких полос для обороны заставляли комдивов нарушать довоенные уставы и ставить в первую линию почти все силы, выделяя в резерв в лучшем случае один батальон. В сорок втором ситуация постепенно налаживалась, построение обороны все чаще становилось эшелонированным, а в дополнение к второму эшелону все так же выделяли не только общий, но и танковый и противотанковый резервы, которые боролись с вклинениями противника в оборону. В ответ немцы еще больше увеличивали концентрацию танков на направлениях главного удара, так что построение обороны стрелковых дивизий РККА в два эшелона стало уже правилом, увеличивается и состав резерва, вводятся подвижные группы заграждения, которые быстро выдвигались на автомобилях и выставляли на пути прорыва немецких танков минные поля.

РККА раньше немцев начала отказываться от обороны с помощью несвязанных между собой и с тылом опорных пунктов - теперь вдоль фронта шла сплошная траншея, метрах в трехста позади - чтобы траншеи не поражались артогнем на одной установке прицела - вторая, за ней - третья - и все они связывались между собой ходами сообщения - первая и вторая - на каждый взвод, вторая и третья - на каждую роту, так что теперь резервы и подкрепления могли перебрасываться на угрожаемые участки под прикрытием, без потерь от артогня. В итоге плотность траншей на погонный километр фронта возросла с 0,16 километра зимой сорок первого до девяти, и даже до двенадцати километров к лету сорок третьего - чтобы их отрыть, 80% личного состава стрелковой дивизии требовалось работать 20 суток. Врезные и выносные ячейки, площадки для пулеметов и ПТР - траншея словно еж выставляла наружу средства обороны, но и прорвавшемуся врагу было бы несладко - для внутритраншейной обороны заготавливались рогатки, которыми можно было бы перекрыть проходы, готовились управляемые взрывные фугасы, входы укрытий и блиндажей оборудовались средствами для их обороны - косыми амбразурами.

Противотанковой обороне уделялось особое внимание. В начале войны она строилась в основном по рубежам, а не по направлениям, к тому же дело усугублялось недостатком вооружений, вводом дивизий в бой по частям, а потому ПТО была неглубокой и сравнительно легко прорывалась. Да и сама артиллерия размещалась прежде всего на танконедоступных участках, а не на танкоопасных - считалось, что своим перекрестным огнем с дальних дистанций она сможет обеспечить огневое перекрытие проходимых направлений, а сама будет защищена непроходимой местностью, что на практике получалось далеко не всегда. А то и вообще орудия размазывались равномерно по фронту, более того - устанавливались в 1-3 километрах от переднего края - как они при этом собирались защищать пехоту от танков - было непонятно. И уже в августе сорок первого выходят "Указания по организации системы артиллерийского огня при обороне", где говорится о необходимости размещения орудий ПТО именно по танкоопасным направлениям, чтобы артиллерия рассекала и стачивала танковые клинья. В качестве страховки начали создаваться подвижные противотанковые группы из одного-двух орудий на механической тяге, а также группы истребителей танков - пехота на грузовиках, которая могла выдвинуться на танкоопасное направление и своими средствами - сначала гранатами и бутылками с зажигательной смесью, позднее - ПТР - уничтожить или приостановить прорвавшиеся танки. В марте 1942 вышла "Директива Главнокомандующего войсками Юго-Западного направления N 0134