Перекур - [4]

/ — Ты день разведчика как?

— Святоооооое! Охуел спрашивать такое???/.

Потом плавно перешли к делам житейским.

Женька, как оказалось, после армии скоропостижно женился. Но неудачно. Жене было мало денег, да и родня молодожёнов была не в восторге друг от друга. Жили они с родителями жены в Коломне, и однажды Женька просто ушёл из дому. Детей, слава богу, не нажили.

(- Куда нам детей? Самим бы на жизнь хватало! /позиция супруги изображённая скривленной мордой Женьки и дополненная тяжёлым вздохом/).

Жить и впрямь было негде. Впятером в трёхкомнатной квартире не разгуляешься, хотя нежелание иметь детей в любых хоромах найдёт доводы «против», а при желании и в шалаше рожают. Теперь Женька околачивался в Москве, занимаясь ремонтом квартир. Сколотил в Белоомуте бригаду из рукастых пацанов. Сам договаривался с какой-то конторой в Москве и типа прорабствовал., как «играющий тренер» не гнушаясь работы и сам. В Москве бывал наездами. А так постоянно жил в Белоомуте.

Выпив, Женька оказался необычайно многословен, чего за ним раньше не замечалось. Добравшись в рассказе о своём житье-бытье до родного ПГТ, Женька преобразился и принялся заливаться соловьём о родных местах.

Ах, какой лес! А рыбалка! Ока-то под боком! Сказочные места! Глушь. Бобры опять же, а они только в чистой воде водятся. Не как-нибудь!! И тут же взял с размякшего от водки Вадима клятвенное обещание приехать на рыбалку.

— Лучше бы на охоту позвал! — Вадим всегда любил стрелять. С детства нравилось, а в армии так с полигона всегда уходил с сожалением.

— Да куда нам там стрелять? Нарежемся же — не терял рассудительности Женька — За встречу-то однозначно накатим. Ну его к лешему огнестрельное в кривых руках! У нас по-пьяни самострелы вообще не редкость. Ага. В том годе мужик соседу пол ляжки отстрелил, я тебе говорю… а крючок из пальца достать не такой гимор. Стопудово. А рыбалка — самое то! Зарядил всё и сиди — балдей. Только наживку меняй да знай, лови. Воздухом дыши, не то, что тут в Москве этой ёбаной. — Он шумно принюхался. Пахло жарой, дымом и жареным мясом. Женька тут же продолжил — Костёрчик! Лепота! У меня там место одно организовано. И клюёт и ручей рядом, да и вообще….приезжай — покажу, охуеешь красотища какая!

— Ну, конечно, крючки в кривых руках лучше? Да? В леске спьяну путаться? — спорить с Женькой у Вадима выходило из принципа и по привычке. Он тащился от давно забытой возможности перечить близкому дружбану и не мог удержаться. Столько времени прошло а стиль общения из юности так оказывается и сохранился не тронутым. Давно забытое и неожиданно найденное. Сплошной позетив.

«Главное ротному с водярой не попалиться.» — над чем оба ржали в голос.

— Да хули в ней путаться? Вечером вмажем без фанатизма, утром уже в норме. На свежем воздухе-то! Там пьётся не то, что тут — возразил Женька — рыбы наловим, ухи сварим, и всё допьём! — он покосился на опустевший графинчик и Вадим поднял руку, подзывая официантку, чтобы повторить заказ. Он сразу оговорил, что платит именно он. Впрочем, жили.

Вадим, подзывая официанта, пахнУл облаком дыма и Женька, скривившись, откинулся:

— Блять! Ну как же мне этого не хватало, Маааасковский!! — курево Женька не любил.

/Ретроспектива/.

Гауптвахта. Утро. Приём пищи.

— Чо? Ухи пухнут?

— Ну. — Вадим мрачен.

Рассадили с Женькой в разные камеры. Начкаром Пальцев заступил, сука, Сказал начгубу, вот и рассадили. Падла. Давно ему эта одембелевшая парочка поперёк горла. Жопу рвёт. Молодой. Служит он, сука.

Оба дисциплинарщики, завтрак для их камер проводят в столовой. Встретились. Вадим специально с краю сел.

Конвойному плевать. Ему спать охота. Ну, скажут меж собой арестованные пару слов, чего такого-то? Мало ли сам влетишь. Итак, у людей не сахар.

— На! — сигарета перекочевал из руки в руку.

— Говорил тебе — бросай, мудак… Мааасковский…

Видимо выиграл. Откуда у некурящего Женьки сигареты ещё могут взяться? Сам Вадим ни в нарды, ни в шахматы так и не выучился толком. Даже шашек не освоил, а зря, как выяснилось на губе-то!

— Закончить приём пищи! Встать! Посуду на край стола! Выходим, строится лицом к стене у своих камер! — окрик конвойного режет уши.

— До ужина ещё найду, не клянчи там смотри…

— Да пошёл ты! — слишком громко реагирует Вадим на подковырку и нарывается на окрик Конвойного.

— Разговоры, бля! Выходим!

/конец ретроспективы/

«Мааасковский» Дымова прижилось меж ними намертво. Это была Женькина привилегия. Вадим психовал поначалу, потом смирился. После армии забылось. А сейчас, так и вообще звучало музыкой. Он тут же расплылся в довольной ухмылке:

— Лимита, мать вашу, понаехали нашим воздухом чистым дышать!

— Закоренел, куда уж нам уж….но всё тот же…Мааасковский! — авторитетно прищурив глаз, добил Женька. — отмахиваясь от облака, разделившего друзей дымовой завесой.

— Звиняй — Вадим сам машет рукой, помогая другу избавиться от табачного дыма.

Единственное в чём они в армии не сошлись — табак. Вадим курил, а Женька нет. И упорно отказывался. Говорил, что слово себе дал. Упёрся рогом — хрен сдвинешь. У каждого свои тараканы. Тему курева Женька избрал для брюзжания на кореша. Но вот ведь парадокс, настаивая на том, что друг должен бросить курить, но видя его мучения, когда курева вдруг под рукой не оказывалось, находил ему сигареты.