Перекресток - [13]

Комнатка тетки была ближайшей к парадному входу, а дальше — по узенькому коридорчику — располагались ванная, туалет, комната Максима и — неожиданно большая, уютная, в любое время года теплая и вкусно пахнущая кухня, безоговорочная вотчина тетушки Марии, в которой молодому человеку разрешалось сделать разве что бутерброд, да и то — пока не увидела тетка. «Вот помру, будешь сам себя кормить и поить… кое-как… как обычно все мужики кормятся», — ворчала она в ответ на попытки пролетария хоть в чем-то помочь ей в кулинарных делах.

Пока Максим протаскивал узким коридорчиком окончательно расклеившуюся Таньку в кухню, усаживал, как бы, поудобнее и придерживал её на стуле, норовящую то и дело улечься лицом в выложенные на столешницу безвольно расслабленные руки, тетушка Мария приволокла из своей комнатки с десяток разных пузырьков и скляночек, живенько, но аккуратно вывалила их на большой обеденный стол и, присев, принялась разглядывать наклеенные этикетки, в большинстве своем — рукописные, сделанные ею когда-то собственной рукой.

— Видать, контузия крепкая у нее, — сказала тетка, после своих пузырьков очень внимательно осмотрев Таньку, как-то профессионально, по-врачебному, приподняв ей веки обоих глаз и жестко ощупав скулу, отчего девушка встрепенулась и чуть не в голос заорала от боли. — Зато и челюсть цела, да и височная кость тоже. Синяк сойдет, сотрясение пройдет, а кости целы, уже хорошо… кроме головы, нигде её еще не задело?

— Да, кажись, нет, — неопределенно пожал плечами Максим. — Пока шли, ноги двигались, руки тоже, вроде как, не отнялись…

— Кажись-не кажись, отнялись-не отнялись, — ворчливо, но по-доброму, передразнила его старушка. — Ладно, попозже посмотрю, а так — и в самом деле, не похоже, чтоб еще где и чего было…

Будто бы читая деревенский ведовской заговор, тетушка Мария болтала еще о чем-то непонятном, перемежая свою речь то ли медицинскими терминами, совсем Максиму незнакомыми, то ли просто давно забытыми словечками маленьких поселков и деревень, одновременно смешивая в чистом стакане по десятку-другому капель из разных пузырьков.

— Дай-ка водички, чайник на плите еще теплый, — попросила тетка пролетария, с усталым напряжением следившего за её манипуляциями, и тут же, очень запросто, без перехода, поинтересовалась: — А кому ж это понадобилось клуб взрывать, а Максимушка? С чего бы это? ведь тихо у нас тут последние годы было…

— Может, он и сам рванул, — неуверенно, будто подумал вслух, сказал парень. — Коммуникации-то там древние, при царе Горохе еще прокладывали и газ, и электричество, с тех пор — кто их ремонтировал?

— С больной головы на здоровую спихиваешь, — насмешливо прокомментировала его предположение тетушка Мария, разбавляя водой из чайника капельную смесь в стакане. — Что-то чудится мне, неспроста всё это… неспроста и не к добру… эх-хе-хе…

— Сон видела? — уточнил Максим, с отроческих времен к сновидениям старушки относящийся с полной серьезностью, ведь не раз и не два по своим снам она предсказывала ему результат завтрашней дворовой драки с точностью до каждого синяка… да и позже, иной раз, увиденное тетушкой Марией ночью, совпадало с происходящим на следующий день до деталей.

— Видела… не видела… — пробормотала сосредоточенно тетка, будто бы заглядывая куда внутрь самой себя. — Ничего не видела, честно скажу, а все равно — чувствую… ну, да ладно…

Старушка слегка взболтала содержимое стакана и поглядела сквозь него на свет в кухонном окне, как бы, оценивая качество раствора.

— Давай-ка, девонька, выпей, — аккуратно поднесла она стакан к губам Таньки, которая все это время пребывала в прострации, ничего не видя и не слыша из происходящего вокруг нее на кухне.

— Вывернет её опять, — с сомнением сказал Максим. — Всю дорогу выворачивало, да и в подъезде икалось еще… может, тазик из ванной принести?..

— От этого не вывернет, — уверенно сказала тетушка Мария, легко, каким-то профессиональным движением запрокидывая голову Таньке и быстро вливая в рот лекарство.

Удивительно, но, даже не поперхнувшись, девушка сглотнула содержимое стакана и медленно пошевелила мутными, серыми глазами, переводя взгляд с кухонной стены на сидящего рядом Максима.

— Вот и хорошо, — скупо улыбнувшись, прокомментировала старушка, отправляя опустевшую посудину в мойку. — Теперь бы её уложить, да сутки-двое не тревожить вовсе, а там — поглядим еще, как пойдет… Искать-то её, тревожиться не будут?

— Да кому она нужна, — махнул рукой Максим, зная, что ночи, проводимые Танькой дома, где вместе жили её мать с отчимом и еще две младшие, сводные сестры, были редкими ночами.

— Тогда пусть у нас отлеживается, — согласилась тетушка Мария и предложила: — Может, её ко мне положить? ты ж ведь после «полуторки», а с утра опять к этим, своим… ну, собирался… отдохнуть бы тебе надо…

— А она что ж — кусаться будет и спать мне не даст, — усмехнулся Максим, глядя, как голова Таньки медленно и тяжело клонится к столу.

Он успел подхватить её, на удивление аккуратно, чтоб не причинить ненароком боли, и очень во время, чтобы, не приведи бог, девушка еще разок не приложилась тем же местом теперь уже о столешницу.