Oрида механически пересекла холл колледжа, улыбаясь встречным, когда это от нее ожидалось, стараясь выглядеть деловитой и сообразительной, когда навстречу попадались преподаватели, но по возможности ни с кем не встречаясь глазами. Стены до высоты человеческого роста были выкрашены в бордовый цвет, а выше шла грязно-белая краска, наводящая на мысли о старине и запустении, хотя здание было выстроено всего два года назад. Элегантные серебристые рамки, развешанные тут и там, содержали изображения лишенных шкуры коров, частично выпотрошенных овец, расчлененных свиней; от заключенного в аккуратные квадраты текста к соответствующим органам тянулись стрелки. Крупные красочные эмблемы на всех плакатах рекламировали различные фармацевтические компании. Ни одно из нарисованных животных не обладало никакими индивидуальными чертами, боли оно тоже, похоже, не испытывало…
Фрида свернула в туннель, ведущий к аудиториям и в госпитальное крыло. Приемный покой, строительство которого наконец-то было завершено, мог похвастаться новой обитой плюшем мебелью и ковром, на котором благодаря специальной пропитке не оставляла следов моча любого животного. Бронзовые буквы на стеклянной стене гласили: Западно-Виргинский ветеринарный колледж.
Фрида открыла дверь и решительно прошла в учебный корпус. Здесь ей приходилось труднее: нужно было здороваться с однокурсниками, поддерживать разговор, интересоваться их работой. Эта последняя часть была не такой уж обременительной: у всех имелись пациенты, как и у нее самой, и по крайней мере пока еще все заболевания были для студентов новы и удивительны. Фрида останавливалась и что-то говорила, слушала и с симпатией прищелкивала языком, потом завернула еще за один угол и оказалась в холле, куда выходили кабинеты преподавателей.
— Эй, Фрида! — Она повернулась, услышав голос. — Не смотри все время под ноги: я уж думал, что налечу на тебя.
Девушка быстро подняла голову; ее руки нервным жестом стали поправлять одежду. Фрида была в джинсах и свободной блузе, которая, как ей было известно, заставляла ее казаться толстой; обычно это ее ж. волновало. В конце концов джинсы тоже не прибавляли ей изящества.
Но сейчас она была бы рада втянуть не только живот, но и бедра, и округлые плечи, да и все свое существо.
— Привет, Мэтт. — Фрида остро почувствовала, как хрипло и невыразительно прозвучал ее голос. — Как дела?
Мэтт Лютц выглядел как молодой Джеймс Бонд — гладкие безупречные волосы, белые безупречные зубы, одежда, которая казалась всегда свежевыглаженной и почему-то никогда не пачкалась, даже во время амбулаторной практики. Вот и сейчас на его белом халате не было ни пятнышка и ни морщинки.
— Я только что провел операцию, — сказал он, хотя выглядел так, словно часов восемь спокойно отдыхал.
— И как она прошла? С пациентом все в порядке? — Фрида поспешно поправилась: — Я, конечно, в этом не сомневаюсь. То есть ты здорово оперируешь… — Девушка не закончила фразы, не желая, чтобы ее слова прозвучали как лесть.
— Ну, не знаю, как там я оперирую. Это овцам решать. Сегодняшняя овечка проглотила упаковочную пластиковую тесьму; я извлек из первого отдела желудка трехдюймовый кусок. — Фрида нисколько не сомневалась в умениях Мэтта: они были на высоте. Иногда, перестав следить за собой, Мэтт сам это признавал; да и вообще ни в себе, ни в других он не терпел посредственности. Казалось, для него ничто никогда не оказывается внове.
— Ты проверил, нет ли еще тесьмы во втором отделе?
— Ясное дело, проверил.
Как будто в этом можно было сомневаться…
— Да, конечно. Я просто подумала… — Она снова не закончила фразу. — Я имею в виду, тесьма оказалась бы там вероятнее всего, правда? То есть это самое очевидное решение проблемы, а нас всегда учили не ограничиваться очевидным, на всякий случай… — Фрида с отвращением вслушивалась в собственный голос, ненавидя себя и за то, что оттягивает момент, когда придется задать действительно важный вопрос.
Мэтт терпеливо кивнул, ничуть не обиженный. Он был то, что отец Фриды — сын ремесленника из Хиббинга, Миннесота, — называл «герр высшей марки». При любых чрезвычайных обстоятельствах, когда не было надежды ни на чье-то вмешательство, ни на вторую попытку, Мэтт никогда не колебался. За все четыре года обучения в ветеринарном колледже Мэтту ни разу не случилось оказаться неуверенным в своем ответе на вопрос или попытаться переложить решение на кого-то другого в непростой ситуации.
Фрида завидовала этому его качеству со всей силой страсти.
И все же сейчас она заметила в его глазах выражение, совершенно ему не свойственное.
— Ты кажешься взволнованным. У тебя все в порядке?
На долю секунды Мэтт смутился, потом улыбнулся своей ослепительной улыбкой, производившей всегда поразительное впечатление на первокурсников. — Я немножко растерян, вот и все. Ничего такого, с чем я не справился бы. — Он двинулся дальше, оставив, как всегда, впечатление, будто халат развевается за ним, подобно рыцарскому плащу.
Фрида подошла к одной из выходящих в холл дверей. Табличка на ней гласила: «Доктор Конфетка Доббс». Также к двери был прикреплен рисунок, изображающий корову, лягающую человека в резиновом нарукавнике. Еще одна приколотая к двери бумажка предупреждала:
