Перекресток - [7]

Депрессуют – кто эстет, кто от сохи,

Кто совсем забыл, каков он и откуда,

Но любой к хандре согласен в женихи.

Я боюсь писать трагичные стихи,

Задыхаясь от трагической трухи…

МОЙ МИР – ТЕАТР

ИЗ ТРАГЕДИИ "ЗАРЯ" ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА-ИЗГНАННИКА

I

Что будет, если бросить тень на имя,

А тени имя дать? Между двоими,

Меж именем и тенью есть ли связь?

Игры судеб пугающая вязь

Мне чудится в понятиях без тела,

Без плоти, той, что жизни захотела,

И тень бежит по улице пустой,

По имени зовя меня: "Постой!

Остановись!.." Но имя отлетело

И стало незнакомым.

II

Я жил в тени имен. В тени великих,

Прекрасных, благороднейших имен.

От их лучей в глазах плясали блики,

В ушах плескался шелест их знамен,

И строго на меня взирали лики

Со стен, коря за то, что неумен.

Знать имена теней я начал позже.

Вот тень змеи. Тень чашки. Тень врага.

Тень-кучер крепко держит тени-вожжи,

Тень-кот ворует тень от пирога…

А вот тень-день. Он был сегодня прожит

И тенью-ночью поднят на рога.

В предчувствии движения племен,

Разломов тверди и кончины мира,

Пою не то, о чем мечтает лира,

А имена теней и тень имен.

III

По спине – холодный сквознячок.

Ночь свежа.

«Ну куда ты лезешь, дурачок?»

Тень ножа.

Полыхает в темноте жасмин,

Как пожар.

Тень спины, пожалуйста, возьми

Тень ножа,

Раствори в душистой темноте.

Вечно быть вам вместе – тень и тень.

ГАМЛЕТ

Не правда ли, Гамлет, опасно встречаться с тенями?

Потом над дворцом нависает безумец-рассвет,

Горацио хмур, ибо жизнь измеряется днями,

А смерть бесконечна, и ты умираешь – в Москве,

Милане, Венеции – остро наточена шпага,

Отрава не знает пощады, – Берлин и Париж, –

Лаэрт сокращает дистанцию – Харьков и Прага.

Последняя реплика – выигрыш в этом пари.

Мы смотрим из зала – живые, живые, живые,

Домой возвращаясь, обсудим спектакль на ходу,

Но занавес поднят – рассвет, Эльсинор, часовые…

Идешь ли за призраком, Гамлет?

Не слышу!

«…иду…»

ЗАНАВЕС

Разбегается занавес – от середины

До краев авансцены.

Зал зевает, и взгляды плывут, словно льдины,

По теченью без цели,

Этим взглядам не сразу прорваться на стрежень,

Встать горбатым заломом.

А в кулисах несет табаком от помрежа

И цирюльным салоном.

Ничего не случилось еще, ну а если

И случится – пустое.

У неначатой песни ни смысла, ни чести,

Ни минуты простоя,

Ни оваций, ни позы, ни прозы, ни ритма,

Ни конца, ни начала…

Есть всего лишь у горла опасная бритва

И крупица печали.

Но как бурное бегство из Мекки в Медину,

Будто вызов рутине,

Разбегается занавес – от середины,

Чтоб сойтись – в середине.

ПЛЯСОВАЯ

Одичалый,

Ветер воет,

Душу мне терзает –

Ходи, чалый,

Ходи полем,

Умер твой хозяин…

Ходи летом,

Ходи в стужу,

Бей о наст копытом,

Было плохо,

Станет хуже –

Быть тебе убитым.

Грянет с ходу

Волчья стая,

Ненависть слепая…

А весною

Снег растает,

Из-под снега – память.

Как корабль

У причала,

Ветхий, всеми брошенный,

Ходи полем,

Ходи, чалый,

Ходи по-хорошему,

Или выйдет

По-дурному –

Во крови да в боли…

Ходи, чалый,

Мимо дома,

Ходи, пока воля!

ЛАНСЕЛОТ

– Ланселот, не убивай дракона –

Бесполезно.

Говорят, его хребет откован

Из железа,

Говорят, он вспоен жутким зельем –

Жидкой сталью,

Хоть ты вбей его на локоть в землю –

Прорастает…

– Колосится гордым беззаконьем,

Злыми снами?

Оживает вновь и вновь драконом? –

Да, я знаю.

Но и я, хоть брось меня в могилу,

Кинь в болото –

Прорасту из плесени и гнили

Ланселотом…

КОЛПАК С УШАМИ

АНТИИСЛАМСКАЯ ФУНДАМЕНТАЛИСТСКАЯ

В огороде – бузина,

Под горою – верба,

Объявился у Зейнаб

Хахаль правоверный.

Я в ушанке, он в чалме,

Третий лишний, пять в уме –

Перешли Медина с Меккой

Путь-дорожку Костроме!

На горе ерша обули,

С четверга свистели раки, –

Во дворце ли, во Стамбуле,

В Костроме ли, во бараке!

Он сосёт кальян со сна,

Аж колдобится десна,

Он – султан, я – завснаб,

Не ходи к нему, Зейнаб!

У реки растет ольха,

За рекой идет джихад,

Ах ты, Зинка, егозинка,

Доведешь ведь до греха!

ФЛИБУСТЕРИКА

В Карибском море плавал парусник

В двадцатипушечных бортах,

И много числилось на памяти

Его отчаянных атак.

И сокращалось население

Прибрежных доков и портов

От залпового сотрясения

Двадцатипушечных бортов.

Счастию не быть бездонным,

Счастие – не океан,

И с командой ночью темной

Не поладил капитан.

Был у капитана кортик,

Был кремневый пистолет,

Весь в крови помятый бортик,

А команды больше нет.

В Карибском море плавал парусник

В двадцатипушечных бортах,

На нем имеются вакансии

На все свободные места,

Больше нет костей на флаге,

Нету мертвой головы, –

Череп там бросает лаги,

Кости стали рулевым!

Все семьдесят пять не вернутся домой –

Им мчаться по морю, окутанным тьмой!

ВЕРСИЯ

Он пришел навеселе,

Первый парень на селе,

Первый парень на Эдеме –

К первой девке на земле.

– Здравствуй, Евка, я Адам,

Вот колбаска, вот «Агдам»,

Хошь, налью стакан портвейну?

Хошь, от страсти в морду дам?

Полюби меня, козла,

Отличи добро от зла,

Путь-дороженька кривая

От меня к тебе свезла!

Стали с выпивкой спешить

И колбаску потрошить,

На ромашке погадали:

Согрешить – не согрешить.

Тут явился в сад Господь,

Видят: тешат грешну плоть,

Гневен стал Отец Небесный,

Сорну травку стал полоть.

Те – бежать, Он – угрожать:

"В муках будете рожать!

Чтобы знали, как без спросу

На двоих соображать!"

А от яблочка огрызок

Хитрый змей успел дожрать…

СЦЕНА БЕЗ БАЛКОНА (из романа "Шутиха")

Жена.

Немного отдохну