Перехватчики - [64]

ТРАГЕДИЯ МАЙОРА СЛИВКО

— Вы домой, лейтенант? — комэск оторвал взгляд от летных книжек, которые просматривал.

Я взглянул на часы.

— Сначала зайду поужинать.

— Вот и чудесно. По пути заскочите к Сливко и попросите прийти в класс. Нужно подготовить к завтрашнему утру график персонального налета по видам подготовки. Писарь знает. Он поужинает и тоже придет.

— Разве у нас завтра подведение итогов за месяц? Кажется, намечалось в понедельник?

— Пришлось перенести. На подведение хочет приехать командир дивизии.

— Хорошо, я передам майору.

— Пусть поторопится, — крикнул вдогонку Истомин.

Вот уж тут нельзя было не согласиться с Лобановым, который любил говорить, что «кривая вокруг начальства короче прямой». И зачем я заглянул в класс? Мне не хотелось идти к майору, потому что меня ждала Люся. Мы условились вместе с Кобадзе и Шатуновым отправиться в лес, полюбоваться на золотую осень. Кобадзе хотел проверить поставленные на той неделе капканы на рысь.

Мне открыла дряхлая старушенция, закутанная в черную шаль.

— Майор Сливко дома?

Она пожевала губами и, ничего не сказав, удалилась за полог, развешанный в сенях, будто растаяла.

Сливко спал, распластавшись на диване. Свешенная на пол рука затекла и посинела. Стянутая галстуком шея набухла. В полуоткрытом рту бурлило и клокотало, как в кратере вулкана перед извержением.

Я впервые был у Сливко и невольно поразился странному убранству комнаты. Она напоминала наполовину расторгованную аукционную камеру. Вещи были расставлены без всякой системы, словно на время. На столе и шкафу возвышались запыленные вазы и статуэтки голых женщин из мрамора и бронзы. На окне среди пачек с сахаром стояла знакомая мне лампа с широким абажуром из жести. Эту лампу я видел у него в палатке во время летно-тактических учений. Невольно вспомнилось, как Сливко уверенно расхаживал по палатке, расставив толстые волосатые руки, и говорил, что мне делать во время разведки. Кто мог тогда подумать, что то туманное утро окажется для него роковым.

Я тронул майора за плечо, и храп прекратился, точно в горле поставили заслонку, но майор не проснулся. И не так-то просто оказалось разбудить его. Он все мычал, отмахивался от меня, как от мухи, но глаза не открывал. Тогда я и понял, что он изрядно хлебнул.

«Как же он будет заполнять график? Там надо считать на счетах. Он, пожалуй, насчитает такое, что потом только держись».

Сливко проснулся неожиданно и сразу вскочил с дивана.

— А, это ты! — слегка покачиваясь, он подошел к графину и стал пить прямо из горлышка. Вода текла по тупому, массивному, небрежно выбритому подбородку и каплями падала на тужурку и рубашку. Выпив всю воду, он поставил графин на место и вытер ладонью запекшиеся потрескавшиеся губы. — Присаживайся, свет Алеша. Гостем будешь.

Я присел на стул, не зная, как поступить дальше. Что-то подсказывало мне, что говорить о приказании Истомина не следовало. Ведь он мог пойти, и тогда, конечно, ему бы несдобровать.

— Шел мимо и заглянул, — сказал я первое, что пришло в голову. При этом я старался казаться беспечнее.

— И правильно сделал. — Он наклонился и достал из-под дивана бутылку с водкой.

— Нет, нет, пить я не буду.

— Брось. Рабочий день кончился, и тебе теперь сам черт не брат.

— Не могу. Мне вечером к командиру.

— Ну как знаешь. — Майор налил себе полстакана и выпил, крякнув при этом так, что задрожали стеклянные висюльки на люстре.

— У вас что сегодня за праздник? — спросил я.

— Почему праздник? А-а, ты насчет этого, — он щелкнул по бутылке. Толстое помятое лицо его помрачнело, а глаза навыкате сделались усталыми и грустными. — Жизнь, брат, дрянная стала.

— Я этого не нахожу.

— И не найдешь, потому что ты пока еще летчик.

— А вы адъютант. Заместитель командира и прямой начальник всего личного состава.

— Пугало я собачье — вот кто.

— Ну это вы бросьте.

— Тебе мало — могу иначе: штабная крыса, бумажный червяк.

— Зачем такие слова, майор?

— Что, майор? Думаешь, я не знаю, что ты такого же мнения о моей собачьей должности? Знаю, дорогой. И вижу, как бегаете вы от меня, когда я ношусь со списком, соображая, кого бы запихнуть в наряд.

Сливко помолчал немного, тяжело, шумно вздохнул и показал мне свои огромные, сильные лапы с обкуренными пальцами.

— Они к штурвалу привыкли, а не к карандашу, понимаешь ты это?

Да, я это понимал и сочувствовал майору. Не так-то легко ему было расстаться с небом, ведь он отдал летной работе лучшие годы жизни. Да и что он умел еще?

— Паскудные времена настали для нашего брата. — Майор пошарил в карманах, потом подобрал с полу окурок и стал ссыпать из него оставшийся табак в маленькую трубочку. — Теперь больше тебя щупают, чем ты летаешь. — Он кивнул на лежавший на подоконнике сахар и усмехнулся: — Набрал перед комиссией. Ел сдуру по три пачки в день, чтобы улучшить зрение. Брюхо отросло, а зрение каким было, таким и осталось.

— Техника стала сложнее… — Я не знал, о чем разговаривать с майором.

— Не в том дело. — Майор бросил спичку на пол. — В войну летчик был на вес золота. Ему многое прощалось, если он хорошо бил врага. А теперь бить некого. И с нашим братом не очень-то считаются. Чуть что: «Иди-ка, дружок, на покой». А твое место занимает желторотый птенец. Неважно, что он только что вылупился из яйца и у него нет опыта, зато он имеет на груди «поплавок». И на нем можно спокойно колыхаться по жизненным волнам до самой пенсии.