Переход - [2]

– Мыли, – в один голос ответили ребята.

Коля подошел к столу, снял с крючка, прибитого к стене, тряпку и, захватив с ее помощью кастрюлю, вышел из комнаты.

– За стол тогда давайте, – произнес инвалид, проводив своего ученика взглядом.

Пахла поджаренная тушенка так, что впору было захлебнуться слюной. Правда, лука бы еще и перца черного…

А ведь раньше есть тушенку не принято было – считалась едой туристов и тех, кто себе свежатину позволить не может. По крайней мере, сам Илья ее не ел.

Николай вернулся и принялся накладывать макароны. Склеились немного, но это ничего, кушать можно. Главное, что в них крахмал есть. Углеводы.

Инвалид подкатил в своем кресле к столу и выдал каждому по щедрой порции тушенки. Деликатес, ребят побаловать.

Да и повод есть. Первое сентября. Хотя, как и большая часть праздников, первое сентября утратило свое значение – учеба теперь шла круглый год, а от результатов ее зависело не поступление в вуз, а выживание.

Коля сел по правую руку от учителя. Двенадцать лет пацану, самый старший из всех. Хотя, один хрен, его жизненный опыт… После Войны родились же. Значит, кроме перехода ничего и не видели.

Алюминиевые ложки заскоблили по тарелкам. Сам Илья положил себе в рот большой кусок тушеного мяса, разжевал. Вкусно. Лучше, чем грибы, они приелись уже.

Правда, не так вкусно, как свежатина. Не крольчатина, которую выращивали в их подземном переходе, и уж тем более не свинина откуда-нибудь с «Театральной» или других мест. Но стоило свежее мясо соответственно, инвалид не мог позволить себе такого.

Коля, с аппетитом жуя, посмотрел на остальных. Сидящий напротив Леха едва заметно кивнул, Марк, мальчонка восьми лет, нетерпеливо задрыгал ногами.

– Илья. – Николай привлек к себе внимание учителя, отложил ложку и как ни в чем не бывало проговорил: – Расскажите о том, что до войны было.

Он был поразительно взрослым для своих лет: обращался вежливо, но не стеснялся, если чего-то хотел. Хотя, наверное, взрослым он выглядел на фоне двенадцатилетних детей того, довоенного мира. Акселерация.

Раньше все говорили про акселерацию иного типа, будто бы по сравнению с прошлым увеличилась масса тела и рост детей относительно их возраста. Из-за хорошего питания и прочих факторов. Оно, конечно, вполне возможно, только вот во время Древней Руси, например, неженатая девушка в шестнадцать лет – старая дева. Да и в Европе средневековой…

Сколько матери шекспировской Джульетты было? Тридцати не было точно. А она себя считала старухой, у которой все позади. Попробовал бы ты до Войны назвать кого-нибудь в этом возрасте старухой… Скорее всего, назвали бы хамом, а то и в лоб дали бы.

А разве позволили бы кому-нибудь в двенадцать лет жениться? Это же нонсенс. Отправили бы на телепередачу, где ведущий с шокированным видом рассказывал бы об этом.

Видимо, вернулось то время. Средние века. И Николай женится скоро, сам детей заведет. Отдадут их Илье на воспитание? Ведь все, кто родились до Войны, для нового поколения – старики. И разница поколений видна как никогда, хотя дело даже не в мутациях.

Второе Средневековье.

– Что конкретно рассказать? – внезапно охрипшим голосом спросил инвалид.

– Да обо всем. – Ребенок кивнул, показывая, что понял вопрос. – И о себе, и о мире вообще.

– Мир… – начал было Илья, но остановился. Откашлялся, потер лицо рукой, терпко пахнущей машинным маслом, и продолжил: – Мир, мальчик мой, был переполнен пресыщенными идиотами. Людьми, абсолютно не ценившими радости жизни, самые главные – вроде семьи, друзей… Да и простых радостей, вроде синего неба над головой, тоже не ценили.

Посмотрев на лица ребят, инвалид подумал, что говорит совсем не о том, что слова его звучат шаблонно и фальшиво.

– Ладно, чего вам бурчание старого дурака слушать. – Илья замолчал и продолжил наворачивать макароны.

Ни один из ребят не взялся за ложку. Все внимательно смотрели на учителя. Грустно вздохнув, тот понял, что от него сегодня не отстанут, пока не получат ответа. И если раньше можно было отговориться какой-нибудь сказочкой, то сейчас Илья почувствовал – так не выйдет.

– Что мне больше всего нравилось в том мире, так это его необъятность. Ты выходишь на улицу с утра и понимаешь, что можешь идти куда душа пожелает. И дело даже не совсем в этом. Миллиарды людей, и у каждого свои проблемы и задачи. Множество мест на этом, в общем-то, небольшом шарике, которых ты еще не видел. Море неизвестных запахов, вкусов… Да каких угодно ощущений!

Ребята смотрели на него широко раскрытыми глазами. Нужно было продолжать говорить, хотя лектор из инвалида, даже в его прошлой жизни, был так себе. Однако других теперь не было.

– Что вы знаете о подземном переходе? Конкретно об этом. На «Домостроителей».

Марк хотел было ответить, но Илья жестом дал знак молчать и продолжил:

– Вы знаете о нем абсолютно все. Как будто никто из вас не лазал в технические коридоры. Не прячь взгляд, Николай, я тебя там видел, и я совершенно не против этого. Это все-таки жажда познания. А вам попросту больше нечего познавать, потому что весь ваш мир – этот самый подземный переход.

В горле пересохло. Инвалид потянулся к пластиковой бутылке, перелил в кружку. Глотнул холодной воды…