Переход - [3]

Пот на физиономии почти обсох, но камуфляж мокрый насквозь. Поэтому слетаются и кусают, несмотря на сигаретный дым. Но теперь--то им недолго осталось, сейчас костерок запалим.

Наконец, возвращаются доблестные разведчики, успешно выполнившие миссию. Прямо на маковке бархана разводим костер --- так комаров меньше. Леня объясняет, что озеро оказалось не совсем там, где я говорил. Молча киваю, а сам думаю, что повезло вам, в этом году вода в Дону высокая. Иначе бы топать вам, платиновые вы мои, за водой метров четыреста пятьдесят именно туда, куда я говорил.

Когда чайник воздвигается на костер, всем становится существенно веселее. Окончательно настроение поднимается народной инициативой, выразившейся в вопросе: ``А не сожрать ли нам чего--нибудь?'' Я отвечаю, перефразируя бородатый анекдот: ``Який же афганэць откажется от гарного сала!''

Стелим вокруг костра пару ковриков, на которых с комфортом все пятеро и размещаемся. Ольга кромсает сало, я завариваю чай. Дима спрашивает Пашу: ``Огурец?'' Паша в ответ выдает не вполне понятный вопрос: ``Есть?'' Я сразу же задвигаю анекдот:

Приходит мужик к врачу и жалуется на геморрой. Тот, соответственно, выписывает ему свечи. Через две недели мужик снова приходит и жалуется, что не помогает. Врач выписывает еще. Мужик возмущается: ``Сколько можно, четыре упаковки съел!'' Изумленный врач переспрашивает: ``Вы их что, глотали?'' ``Нет, в задницу запихивал!!!''

Народ смеется. Потом соображает, к чему это я, и уже не смеется, а откровенно ржет.

Трапеза в разгаре. Как и веселье. Просто потрясающе, до чего у самых разных людей поднимается настроение от того, что в армии называется приемом пищи. Действует безотказно и на всех. Внезапно с того места, где сложены рюкзаки, раздается грохот. Мы с Димой, как фонарикодержатели, подрываемся и скачем туда. В свете фонариков видны следы чудовищной катастрофы --- мой разворошенный рюкзак скатился вниз, раза три--четыре перевернувшись, оставляя каждый раз что--нибудь по дороге, и остановился на каком--то кустике. Громыхал казан об сковородку. Там, где рюкзак стоял изначально, на песке валяются макароны. Все ясно. Мыши--полевки просто тащатся от макарон и чуют их даже через два полиэтиленовых пакета. В этот раз был один. Кряхтя, волоку рюкзак назад, попутно подбирая всякую хрень. Разглядываю и завязываю прогрызенный кулек с макаронами. Двигаю идею:

--- Это, наверное, была полевая мышь.

Идея восторга не вызывает. Вероятно, в силу недостатка экзотики и романтики. Ладно, добавляем романтики:

--- А, может, собака енотовидная...

У Димы загораются глаза. Ага, сработало... Действительно сработало, поскольку на протяжении дальнейших посиделок Дима регулярно подрывался и светил на мой рюкзак. Но никого не поймал. Я опасаюсь, что от внезапного грохота казана и сковородки у несчастной мышки случился инфаркт. Или, на крайний случай, понос. По крайней мере, она больше не приходила.

Все хорошее имеет обыкновение заканчиваться или очень быстро, или быстрее, чем очень быстро. Особенно чай. Особенно после пешкодрала. Мы с Леней снаряжаемся за водой для второй порции. Без приключений доходим до берега озера. Поскольку я в сапогах, лезу набирать. Опираясь на одну ногу и отклячив другую для противовеса, тянусь чайником к воде. Из--под чайника неожиданно шарахается нечто. Лягушка. Может, и не царевна, но размеров поистине королевских. Мечта француза. Как в воду не упал, не знаю. Нет, ее, конечно, тоже можно понять. Если все же царевна. Сидела, небось, бог знает сколько, ждала. Тут вдруг мужик, к ней тянется. Размечталась --- поцелует сейчас, может заживем счастливо... А я ее --- чайником... Да, неудобно получилось. Но у меня тоже отмазка есть. Я может и дурак, но не Иван. Ну, помните, --нет, я не Байрон, я другой...

Под второй чайник чая, по--прежнему сопровождаемого салом с огурцами и хиханьками, прямо скажем, разной степени незлобивости, небо начинает светлеть. Надо топать дальше. Народ начинает волноваться вопросом, какую часть пути мы прошли. Объясняю, что около четверти. Народ сразу становится существенно серьезнее. Народ терпеливо ждет, пока я запакуюсь. Это хронически, на всех больших привалах. Чайник прячется в казан, накрывается сковородкой, вся эта хрень кладется почти на дно рюкзака и засыпается другой хренью. Технология, однако.

Засыпаем песком костер.

--- Здравствуй, милая, как ночь провела? Не соскучилась по мне? Я по тебе нет, если честно!

Это я палатке. Оп--па! Пошли.

Сумерки. Пойма. Для каждого охотника и рыболова эти два слова ассоциируются с эскадрильями кровососов, поднимающимися со всех окрестных аэродромов. Пытаюсь протолкнуть мысль о том, что мы, слава богу, не в разведбате. Мы хоть костерок развели. А так сидели бы всю ночь в куширях и собой эту нечисть кормили. Без чая. Особого энтузиазма не возникает. Сам понимаю, слабое утешение, что тебя только обглодали, а кого--то вообще съели.

Сначала идти сравнительно легко --- дорога петляет по пойме, ровная, местами суглинистая, местами супесь. Но вот она выходит из поймы на ту самую, песчаную, взбитую миксером. Песок влажный, но поверхностно, под ногами уходит. Справа и слева --- барханы, уклоны такие, что по поросшей травой целине не пройдешь. Подъемы постоянно чередуются со спусками. Просто песня. Неприличная. Очень. Этот участок пути оценили все. По--крайней мере, никто потом не спрашивал, почему мы не пошли по этой дороге прямо из Песковатки, а срезали напрямую через барханы.