Переговоры - [49]
Фабрикация помощников в интерьере определенного сообщества прекрасно проявляется у канадского кинематографиста Пьера Пьерро[75]: словно то, что я могу сказать, это то, что я сказать должен. Пьерро думает, что если он говорит совершенно один, даже если он изобретает фикции, он неизбежно остается в рамках дискурса интеллектуала и не может выскользнуть из него в «дискурс господина или колонизатора», в дискурс предустановленный. Все, что требуется, — это застать кого-то другого на пути к «созданию легенды», «на месте преступления». Тогда формируется, при участии двоих или больше, дискурс меньшинства. Здесь обнаруживается та же самая функция игры воображения, что и у Бергсона… Брать людей «на месте преступления», там, где они создают легенды, — это значит схватить движение, в котором образуется какой-либо народ. Народы не существуют до этого движения. В определенном смысле народ — это то, чего не хватает, как говорил Пауль Клее. Существовал ли когда-либо палестинский народ? Израиль говорит, что нет. Несомненно, он был, но не это существенно. Дело в том, что с того момента, когда палестинцы изгоняются со своих земель, по мере того как они сопротивляются, они вступают в процесс образования определенного народа. Это точно соответствует тому, что Пьерро называет «местом преступления». Нет народа, который не образовался таким же образом. Тогда предустановленным фикциям, которые всегда отсылают к дискурсу колонизатора, противопоставляется дискурс меньшинства, который создается вместе с защитниками. Такая идея, как истина, является не какой-либо заранее существующей вещью, которую предстоит открыть, но тем, что следует создать для каждой области реальности, и это очевидно, например, в случае с науками. Даже в физике нет такой истины, которая не предполагала бы определенную символическую систему, например систему координат. Нет истины, которая не «искажала» бы предустановленные идеи. Выражение «истина является творчеством» подразумевает, что производство истины проходит через серию операций, заключающихся в том, чтобы работать над материей, над определенной серией фальсификаций буквально. Моя работа с Гваттари: каждый был фальсификатором для другого, что значит, что каждый из нас понимал по-своему понятие, предложенное другим. Образуется серия отражений из двух рядов. Нельзя исключить и серии из множества рядов или сложные серии, с бифуркациями. Такие искусственные мощности, направленные на производство истины, и есть защитники…
Политическое отступление. От социалистического режима многие ожидали новый тип дискурса. Дискурса весьма близкого к реальным движениям и способного в то же время вызвать к себе уважение со стороны этих движений благодаря созданию соответствующих машин речи. Например, Новая Каледония[76]. Когда Пизани[77] сказал: «…независимость во что бы то ни стало», — это был уже новый тип дискурса. Это значило: вместо того чтобы по видимости игнорировать реальные движения, создавая объект переговоров, собираются сразу же признать определенную крайность, а переговоры проводят под углом этой крайности, соглашаясь с нею заранее. Переговоры ведут о способах, средствах, скорости. Отсюда упреки со стороны правых, придерживавшихся старого метода, что в первую очередь не следует говорить о независимости, даже если известно о ее неизбежности, так как самое главное в том, чтобы переговоры были длительными. Правые не питали иллюзий, они, я полагаю, были не глупее других, но их техника сводилась к тому, чтобы противостоять движению. Здесь то же самое, что и противостояние Бергсону в философии, здесь есть полное сходство. Породниться с движением или сдерживать его: это две совершенно разные политические технологии. Со стороны левых это предполагает некий новый способ речи. Вопрос не столько в том, чтобы убеждать, сколько в том, чтобы сохранять ясность. Сохранять ясность — к этому обязывает «данность» не только ситуации, но и проблемы. Делать видимыми вещи, которые не будут существовать в других условиях. Что касается каледонской проблемы, то нам говорили, что в определенный момент эта территория рассматривалась как колония для заселения, так что каледонцы стали меньшинством на своей собственной земле. Начиная с какого времени? Как скоро? И кто это сделал? Правые отвергнут эти вопросы. Если же эти вопросы обоснованы, то определенные данные выражают собой некоторую проблему, которую правые хотели скрыть. Потому что как только проблема была поставлена, ее уже нельзя устранить, и правым придется самим изменить свой дискурс. Таким образом, роль левых, если они не у власти, состоит в том, чтобы раскрывать проблемы определенного типа, которые правые желают любой ценой скрыть.
К сожалению, можно в этом отношении говорить об истинной неспособности к информированию. Есть, конечно же, одна вещь, которая в значительной мере извиняет левых: корпус функционеров, корпус ответственных лиц во Франции всегда был правым. Так что даже самые добросовестные из них, даже притворяясь, не могли изменить свой образ мысли, свой способ существования. У социалистов не было людей, чтобы передавать и даже обрабатывать свою информацию, чтобы определенным образом поставить свои проблемы. Им пришлось бы создавать параллельные цепи, смежные круги. У них возникла бы потребность в интеллектуалах как защитниках. Но все, что в этом направлении было сделано, свелось к установлению дружеских контактов, к тому же весьма неопределенных. Нам не был дан даже минимальный список вопросов. Я беру три самых разных примера: кадастр Новой Каледонии, можно ли познакомиться с ним в специальных обзорах, если он был опубликован. Что касается проблемы образования, то остается верить, что частное образование было католическим; я никогда не смогу узнать, какова была пропорция светского в частном образовании. Другой пример, с тех пор как правые победили в большом числе муниципалитетов, было упразднено кредитование всех видов культурных проектов, иногда больших, но чаще всего маленьких, местного значения, вызывающих интерес постольку, поскольку они были многочисленными и небольшими; однако нет никакой возможности получить их подробный список. Такого рода проблемы не существуют для правых, так как они имеют защитников зрелых, прямых, непосредственно зависимых. Но левые нуждаются в защитниках косвенных или свободных, это другой стиль, при условии, что это вообще возможно. То, что благодаря партии коммунистов было обесценено в забавном прозвище «попутчиков», — было истинной потребностью левых, потому что это была потребность в том, чтобы люди мыслили.
Совместная книга двух выдающихся французских мыслителей — философа Жиля Делеза (1925–1995) и психоаналитика Феликса Гваттари (1930–1992) — посвящена одной из самых сложных и вместе с тем традиционных для философского исследования тем: что такое философия? Модель философии, которую предлагают авторы, отдает предпочтение имманентности и пространству перед трансцендентностью и временем. Философия — творчество — концептов" — работает в "плане имманенции" и этим отличается, в частности, от "мудростии религии, апеллирующих к трансцендентным реальностям.
«Логика ощущения»—единственное специальное обращение Жиля Делёза к изобразительному искусству. Детально разбирая произведения выдающегося английского живописца Фрэнсиса Бэкона (1909-1992), автор подвергает испытанию на художественном материале основные понятия своей философии и вместе с тем предлагает оригинальный взгляд на историю живописи. Для философов, искусствоведов, а также для всех, интересующихся культурой и искусством XX века.
Второй том «Капитализма и шизофрении» — не простое продолжение «Анти-Эдипа». Это целая сеть разнообразных, перекликающихся друг с другом плато, каждая точка которых потенциально связывается с любой другой, — ризома. Это различные пространства, рифленые и гладкие, по которым разбегаются в разные стороны линии ускользания, задающие новый стиль философствования. Это книга не просто провозглашает множественное, но стремится его воплотить, начиная всегда с середины, постоянно разгоняясь и размывая внешнее. Это текст, призванный запустить процесс мысли, отвергающий жесткие модели и протекающий сквозь неточные выражения ради строгого смысла…
«Анти-Эдип» — первая книга из дилогии авторов «Капитализм и шизофрения» — ключевая работа не только для самого Ж. Делёза, последнего великого философа, но и для всей философии второй половины XX — начала нынешнего века. Это последнее философское сочинение, которое можно поставить в один ряд с «Метафизикой» Аристотеля, «Государством» Платона, «Суммой теологии» Ф. Аквинского, «Рассуждениями о методе» Р. Декарта, «Критикой чистого разума» И. Канта, «Феноменологией духа» Г. В. Ф. Гегеля, «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, «Бытием и временем» М.
Скандально известный роман австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха (1836–1895) «Венера в мехах» знаменит не столько своими литературными достоинствами, сколько именем автора, от которого получила свое название сексопатологическая практика мазохизма.Психологический и философский смысл этого явления раскрывается в исследовании современного французского мыслителя Жиля Делёза (род. 1925) «Представление Захер-Мазоха», а также в работах основоположника психоанализа Зигмунда Фрейда (1856–1939), русский перевод которых впервые публикуется в настоящем издании.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.