Перегной - [7]

***

- К вам Галеев из «Мира транспорта».

- А, корреспондент. Пусть заходит.

Я проскальзываю в тяжелую, дорогой породы дерева дверь, внушающую каждому посетителю уважение к суровым будням номенклатуры и оказываюсь в большом кабинете. На стене портреты Народного Головы и Воеводы-Наместника. Аэродромных размеров письменный стол, на нем монитор компьютера и рядом открытый ноутбук, письменный прибор из малахита, еще какие-то ритуальные чиновничьи предметы.

Окна занавешены плотными портьерами, словно бы отгораживающими хозяина кабинета от жизни. Сквозь щели между портьерами яростно лупит солнечный свет, как бы призывая хозяина вернуться в жизнь, вторгаясь в его отдельный мирок, размывая его, пытаясь уничтожить и смешать народного избранника с самим народом, с его чаяниями и надеждами. Но все напрасно. С потолка жарит другой свет, свет холодных люминесцентных ламп, свет власти, одинаковый что в тюрьме, что в чертоге правителя.

Только в тюрьме галогенный свет отделяет волю от узника, а здесь он делает узником волю. Он размывает солнечные лучи, и они, вломившись в кабинет размываются в метре от подоконника, проигрывая неравную схватку. И только возмущенно переливается на этом стыке летающая в воздухе пыль, словно кипит. И эта мертвая пыль, в толще ампутированного солнечного света есть единственное напоминание о движении сущего в кабинете власти.

А, Марат – бодро подскочил ко мне кандидат, вот ты какой! – Он жал руку и потрясывался, как едва переставший скакать шарик от пинг-понга.

Коновалов оказался на удивление располагающим к себе мужиком лет пятидесяти.

Подтянутый, худощавый, в хорошо пригнанном сером костюме. Темные его, без проседи волосы были коротко острижены и аккуратная челочка едва прикрывала высокий лоб. Профессионально-искренняя улыбка активиста располагала к себе, глаза открыто и честно смотрели из ровно покрывающего лицо загара, уши доверчиво оттопыривались.

3.

Я вышел из подъезда и огляделся. Двор, вопреки ожиданию был пуст.

- Вот блин, вечно так, - подумал я – грёбаные акционеры, организация нафиг. Зачем я только связался с вами, дураками. Закурив я неспешно двинулся вдоль дома к выходу на тротуар, туда, где стоял газетный киоск. Листать по утрам хронику давно вошло у меня в привычку.

- Ты Марат? – обдав меня запахом мерзкой фруктовой жвачки сшамкал сзади заговорщицкий голос. Я обернулся и чуть не столкнулся с высоким молодым парнем.

- Марат, а что?

- Олег, – представился мне парень и сунул для рукопожатия узкую ладонь, – я от Сергея. Пошли быстрее, наши уже все там. Слышишь музыка играет, это шествие собирается. Через полчаса начнут свой "крестный ход".

Мы пошли. Олег, подпржунивая на носках шел впереди, я за ним. Олег выглядел типично для участников различных молодежных организаций, как официальных, так и неформальных. Прыщавый рахитичный юнец. Длинные, собранные в хвост волосы, очки, черный балахон, рюкзачок, штаны заправленные несмотря на жару в тяжелые, с высоким берцем военные ботинки. Я таких ребяток повидал немало и посещая по редакционному заданию организуемые цехами пикеты у управ, и глядя по телевизору на какие-нибудь выступления у посольств зарубежных государств.

На них неизменно присутствовали такие вот очкарики, что-то кричали хором, вздымая кверху щуплые кулачонки, жгли какие-то чучела, рядились, в зависимости от повода для протеста в какую-то бутафорию, - то в костюм дяди Сэма, то в каску и плащ-палатку. Лица у них, один в один были как у этого Олега - безвольные, с одинаковой смесью одухотворения и экстаза от нахождения в толпе себе подобных.

Выглядели они жалко. Как зомби. И, как и любой зомби, стали они таковыми от укуса в голову. Только вместо отравленной слюны их укусили брошюрками идеологов, затем пригласили на лето в молодежный лагерь у озера, где они тотчас засрали все берега, а им окончательно засрали мозги и подарили пейджер. Ну или не приглашали ни в какой лагерь, а просто подтянули в толпу. Мол, если будешь с нами, то и гопники не страшны. Ибо мы - сила.

В общем умело используя тупость и узколобость, вбив в голову что необходимо иметь собственное мнение и под видом его насадив свое, сыграв на комплексах, ловкие циничные дельцы вербовали таких идиотов пачками, формируя новое послушное стадо, карманный гитлерюгенд. «Ваши», «Ихние», «Нынешние», «Молодая поросль» - число карманных стад в последнее время росло в геометрической прогрессии и в телевизоре их, очень даже неспроста, полюбили. С утра в новостях показывали как они борются с наркоманией кося посевы конопли, днем, как они блокируют проходную якобы экологически опасного предприятия, вечером в программе был сюжет, как стадо этих очканов жжёт на площади книги писателя, не постеснявшегося в романе упомянуть ХУЙ. У них самих в обладании естественно была только ПИСЬКА, и, как и положено письке, весьма скромных размеров. От этого бутафорского ханжества тошнило.

* * *

Я бы ни за что не подумал, что могу пересечься с этими барашками иначе, чем случайно забредя к ним на пастбище. Но выпивая в компании менеджера Сереги и парочки едва знакомых девиц с третьего этажа, в одном из близлежащих к офису кабаков традиционное пятничное пиво я вдруг оказался участником внезапной вербовки в эту секту недолеченных придурков.