Передозировка - [8]

Парень дожил до палаты реанимации. Выкарабкается ли? Кто его знает. Неизвестно, сколько мозг провел без кислорода после остановки сердца. Но он хотя бы может стать донором органов. Работа в неотложке учит беспощадной прагматичности.

Ей было жаль парня и его семью. Но она каждый день жалела слишком многих — всех тех, кому пригодились бы его почки, печень, сердце, легкие, роговицы, кожа и даже кости, чтобы жить полноценной жизнью.

И все же Эмма надеялась, что мальчик выживет. Она вложила в него немало сил, проводя реанимацию. У нее была дочь, которая могла оказаться на его месте. К счастью, не оказалась. Пока.

Эмма выключила свет, убавила музыку, аккуратно закрыла дверь в комнату и вернулась к дивану, где ожидал друг — бутылка мальбека.

Она вспомнила о ванне.

Уже поздно.

ГЛАВА 6

День у доктора Курта Крампа не задался. Впрочем, удачных дней у него уже давно не было.

И необходимость работать с Эммой Стил, этой всезнайкой, играла тут не последнюю роль. Его бесило, как медсестры поголовно восторгаются ею: «Доктор Стил сказала… Доктор Стил сделала… Доктор Стил считает…» Да кому какое дело, что там считает доктор Стил?

Вся смена выдалась поганой, начиная с наркош, вравших ему ради рецепта, и вплоть до семейки пациента с деменцией, которая требовала реанимировать его во что бы то ни стало. Целый час бились над ним, чтобы отправить в палату интенсивной терапии умирать. Потом еще этот Амбер отчитал Курта, когда тот передал ему неамбулаторного пациента с болями в спине, которого никак не мог отправить домой. А ведь он и так задержался на работе на два часа.

Он прошел в дальний конец стоянки, где оставил свою красную «Ауди-А7», и открыл дверь. Вид прекрасных мягких кожаных сидений кремового цвета и запах новой машины должны были поднять ему настроение. Не подняли.

Включилось радио. От звуков Material Girl Мадонны Курт вздрогнул и выключил песню. Он был не в настроении для музыки. Новости слушать тоже не хотелось. Он вообще ничего не хотел слышать. После четырнадцати часов в хаосе отделения неотложной помощи в ушах гудело от нескончаемого писка мониторов, воплей пациентов, треска динамиков, вечно вызывающих его куда-нибудь. Для разнообразия пусть будет тишина.

Дома ему покоя не видать. Курт даже подумал, не поехать ли куда-нибудь еще, куда угодно. Шейла в последнее время постоянно не в духе, и сегодня лучше не станет, раз он задержался на три часа. Он не позвонил ей с работы: не было сил ругаться. Не хотелось слышать ее бесконечные вопросы: «Где ты? С кем ты? Почему опаздываешь? Когда выезжаешь? Ты поедешь сразу домой?»

Он отправил сообщение: «Выезжаю», потом выключил телефон. Теплого приема он не ожидал.

Курт оказался прав. Шейла плакала. Это стало понятно, едва она открыла дверь: красные опухшие глаза и размазанная тушь сделали ее похожей на Джокера. Она уперлась в него убийственным взглядом:

— Где ты был?

— А по мне не видно? — Курт показал на свою одежду, свежую еще этим утром, а теперь помятую и грязную после долгого рабочего дня. На брюках подсохло пятно рвоты, а на левом рукаве, похоже, кровь. Или что-то другое? Лучше не гадать.

— Твоя смена давным-давно закончилась.

— Может, пациентам об этом расскажешь? — бросил он, захлопнув за собой дверь ванной.

Рубашку он сунул в корзину для грязного белья, туда же отправились брюки, трусы и вообще все, что было на нем надето, кроме галстука. Это был его любимый галстук от Армани. Кайла говорила, что глубокая синева павлиньего пера подчеркивает цвет его глаз.

Курт посмотрел на галстук, понюхал его и швырнул в мусорку. Он долго принимал горячий душ, чтобы смыть с себя страдания, боль, грязь и прочие тяготы очередного непростого дня. Приятно обжигающий душ нес очищение. Освобождение. Ему пришлось заставить себя выключить воду. Вытершись старым синим полотенцем, он надел поношенную фланелевую пижаму и приготовился к неизбежному.

Шейла все еще кипела.

— Почему ты на три часа задержался с дежурства?

— Потому что мне надо было закончить прием пациентов.

Он налил себе стаканчик «Редбреста» без воды, безо льда. Жгучий вкус ирландского виски его немного взбодрил.

— Почему ты не передал их другим?

— Я так и сделал, но сначала нужно было их принять. Они по нескольку часов ждали.

— Я тебе не верю!

Она поперхнулась всхлипом, губы уродливо изогнулись вниз, как у рыбы. Курт посмотрел мимо нее на свадебную фотографию — бесповоротно ушедшее время, когда Шейла была прекрасна и всегда улыбалась.

Они были счастливы.

Давным-давно.

— Ты снова виделся с ней! — запричитала Шейла, обхватив колени; темные волосы с грязно-белыми корнями падали ей на лицо.

«Точь-в-точь старая ведьма», — подумал Курт и сделал еще глоток.

— Нет. Я приехал прямо с работы.

— Значит, ты виделся с ней там! — снова взвыла она. — Хватит уже врать! Признайся! Будь мужчиной!

Он попытался придумать слова, которые прекратят эту истерику.

Бесполезно. Она так и будет голосить, пока не выдохнется.

После второго выкидыша Шейла стала патологически ревнивой. Считала себя никчемной, раз не может выносить его детей. Она решила, что ее заменит любая другая женщина, и стала требовать все больше и больше внимания. Она звонила Курту на работу, прекрасно зная, что у него нет времени на болтовню. В ресторане садилась с ним по одну сторону стола, чтобы видеть, на кого он смотрит. Приезжала к больнице, чтобы убедиться, что его машина все еще на стоянке.