Передозировка - [46]

Сама сдохну, но достану этого торгаша. А Джордж мне поможет.

Она указала на стеклянную пепельницу на столике возле дивана.

— Когда собираешься бросить?

— Уже бросил. Она здесь просто за компанию, — ухмыльнулся он и зашелся в сухом кашле, какой часто мучает бросающих курить.

— Вот и славно. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше не бывает! — Плутовская улыбка обнажила блеснувший между усов золотой зуб — сувенир из Вьетнама. — А ты как?

— Выживаю. В неотложке без тебя все совсем по-другому.

— Так и хорошо: раньше там было не очень.

— Увы, лучше не стало. Нам тебя не хватает.

— Хорошо. Я в два счета вернусь.

— Нет, не вернешься, — возразила Мэри, принесшая кофе. — Если только мое слово что-нибудь значит.

— Не значит, агапи му,[14] — поддразнил жену Джордж, использовав сразу половину своих познаний в греческом.

Другую половину составляли узо и рецина.

— Ты не помнишь, что произошло?

— Нет. Помню только, как в реанимации мне светили фонариком в глаза.

— И какое последнее воспоминание?

— Как зашел в душевую. Сунул руку в карман за сигаретами. Думал перекурить по-быстрому.

— Перекурил?

Джордж пожал плечами.

— Зачем ты пошел в душевую?

— Наверное, чтобы принять душ.

— Зачем?

Джордж посмотрел ей в глаза:

— Помыться?

— Ты испачкался?

Его глаза смотрели сквозь нее, словно он искал ответ в собственном мозгу.

Эмма заметила тот самый миг, когда Джордж вспомнил. Он отвел взгляд. И улыбнулся. И солгал.

— Не знаю. Разве?

— Ты сорвался с места посреди смены и никому ничего не сказал. Тебя нашли с иглой в руке и полным черепом крови. Что случилось?

— Понятия не имею. Наверное, не повезло. — Он улыбался, но смотрел настороженно.

— Это не простое невезение. Кто-то пытался от тебя избавиться?

— Да все были бы не против. Я же еще та заноза.

— Но убивать — это уже чересчур.

— Может, кто-то хотел, чтобы меня уволили?

Он мне не скажет.

— Джордж, так не пойдет. Ты мог бы спасти многие жизни, если бы все рассказал.

— Чьи жизни? Наркош? Хочешь знать, что я о них думаю?

— Они тоже люди. У них есть родители, мужья и семьи, которые страдают.

— Это их проблемы. Пусть родные и беспокоятся за них. А мне надо заботиться о своих. — Его взгляд скользнул по Мэри.

— Я сделаю для Мэри все, что смогу, — пообещала Эмма.

— Знаю. Но она не твоя забота, а моя.

— А если в следующий раз ты не проснешься? Что будет с Мэри и детьми?

— Верно подмечено, — кивнул он. — О себе я могу позаботиться, но оставлю тебе сообщение на случай, если все обернется совсем плохо.

— Как?

— Не знаю, Эмма. Придумаю. Прости. Каждому из нас приходится нести свой крест.

ГЛАВА 41

«Он прав, — думала Эмма по пути домой. — Каждому из нас приходится нести свой крест».

Тейлор осталась в Атланте.

— Мне здесь нравится, — заявила она. — Я нужна бабушке. Я останусь.

Эмма нисколько ей не поверила.

Чушь. Она никогда не жертвовала собой ни для кого. Тейлор что-то задумала.

Что еще хуже, дочь попросила Эмму открыть правду Виктору.

— Ты можешь ему сказать? Я просто не выдержу еще раз…

Эмма дождалась, когда они сядут в самолет.

— Тейлор не знает, кто отец ребенка.

— Как это?

— Она была на вечеринке. Очнулась и поняла, что ее изнасиловали.

Более тяжелого звука, чем болезненный всхлип Виктора, Эмма не слыхала. Голова опущена, глаза закрыты — он затаил в себе горе.

— И что дальше? — спросил он через некоторое время.

— Я пообещала помочь ей с абортом.

Виктор снова всхлипнул.

— Ей нужно сдать анализы, — добавила она. — ВИЧ, гепатит, сифилис, гонорея, бог знает что еще…

— Бог ничего не знает. Или ему плевать, — бросил Виктор. — Никакой бог не допустил бы такого. Полное дерьмо!

У Эммы навернулись слезы.

Я надеялась, Бог даст ему утешение. Вместо этого Виктор утратил веру. Ни один родитель не заслуживает такой боли.

За время работы ей приходилось сообщать дурные вести многим родителям. Всех и не вспомнишь.

В первый раз это был пухленький малыш. Он целую неделю чувствовал себя усталым. Ребенок выглядел хорошо. А вот его анализы — нет.

— Лейкемия, — сказал ее куратор. — Слишком высокие лейкоциты для обычной инфекции.

— Мы в этом уверены?

— Мы в неотложке. Мы никогда не уверены. Ни в чем. Разве что в смерти пациента. Да и то не всегда.

— Это как?

— Я как-то реанимировал пациента. Через полчаса сдался, констатировал смерть. А еще через час покойник ожил. Это принесло мне популярность. Теперь все хотят, чтобы в случае их смерти реанимацию проводил именно я. Думают, будут жить вечно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Эмма, в неотложной помощи мы никогда ни в чем не уверены. Наше дело — управлять рисками. Какова вероятность, что жжение в груди означает сердечный приступ? Каков шанс, что лихорадка вызвана менингитом? Может ли онемение означать инсульт? Мы рассчитываем вероятности и принимаем риск на себя. Ты сумеешь с этим справиться? Если нет, то работа в неотложке не для тебя.

Эмма кивнула.

— Тебе придется научиться приносить дурные вести, — предупредил куратор. — Захочется убежать. Но убегать нельзя. Открой себя боли. Прими ее. Только так ты поможешь своим пациентам.

Эмма рассказала о лейкемии родителям малыша. Потом сидела вместе с ними, слушала их, обнимала. Они были убиты горем, но благодарны.