Передайте в «Центр» - [172]

— Мальчишку мне жалко. Одинцова. Мы вместе с ним брали Тарантаева, выручил он меня тогда… Как так случилось?..

— Напал неожиданно. Это он с виду неповоротливый, а на самом деле силен и ловок, как тигр. У фашистов школу прошел. Не могли же они учить его только ключом работать да шифровать передачи, там программа обширная… Он задушил его. Но мальчик все-таки успел… Жаль, совершенно ненужная, бессмысленная жертва… Что поделаешь? Война…

— Войной всего не спишешь… — вздохнул Дзукаев. — Ну, так что вы хотели мне сказать?

— Иван Исмайлович, — негромко и доверительно заговорил после паузы Елецкий, — давайте договоримся сразу вот о чем. Я, как вы понимаете, лицо к этому делу некоторым образом… как бы сказать… сопричастное. Поэтому все мои соображения и советы вы, естественно, можете отбросить… отвергнуть. Из тех немногих материалов следствия, с которыми вы сочли возможным меня познакомить, ни в коем случае не примите это как какой-то упрек, я человек военный, все понимаю, так вот, из этих материалов плюс сегодняшнего допроса у меня сложилась некая картина. Думаю, она будет вам интересна.

— Я внимательно слушаю, — хмуро кивнул Дзукаев.

— Постараюсь быть краток, функции Курта Брандвайлера ясны, он в этом деле всему голова. Полагаю, что Баринова его старый агент. По свидетельству Тарантаева, она — немка и, вероятнее всего, является основным рези­дентом. Ее функции — разведка предполья нашей границы. Иначе чем объяснить такую тягу к западным областям? Массовые аресты, я уверен, дело ее рук. С Бергером, как вам известно, я был знаком лично. Бергер — это абвер. Поскольку Баринова, по существу, подчинялась ему, мы имеем дело с абверовской агентурой. Вильгельм Канарис, руководитель абвера, ярый и давний поклонник массового шпионажа, так называемой системы “частого гребня”. Ну, вы знаете, масса агентов, проверка и перепроверка друг друга и поступающей информации и так далее. И вот тут возникает странный парадокс: видя порочность такой системы, они тем не менее не могут отказаться от нее и действуют по давно известному, еще с первой мировой войны, шаблону. Следовательно, и мы должны быть готовы к тому, чтобы долго и тщательно вычесывать их агентуру. Это я вам говорю, Иван Исмайлович, исходя из своего прежнею опыта. Бергер, полагаю, успел насадить у нас в тылу своих агентов и, видимо, не мелких диверсантов, а поставил перед ними задачу на долговременное оседание… То есть оставил серьезную публику. Для решения вопросов будущей стратегии. Вот где главное. А мелочью Бергер не стал бы заниматься. Я ведь вам уже рассказывал о его попытках вербовки моей персоны и не думаю, что его опыты так на мне и закончились. Наверняка нашлись подлецы. Каковы же выводы? Баринова сейчас ключ ко всей операции. На Тарантаева мое присутствие оказало весьма сильное впечатление. Решите сами, майор, нужен я или нет при допросе Бариновой? Во всяком случае, о смерти Тарантаева я бы ей не говорил. Если она будет знать, что он взят, а также дает показания, реакция окажется весьма благоприятной для нас.

— Спасибо, Антон Ильич, за информацию… Когда вся эта история началась, я сгоряча подумал было: вот поймаем мерзавца и передадим в военно-полевой суд. Нет, вижу, тут уже для трибунала дело созревает. Крупное дело. Вам спасибо за помощь. За совет… Ну, кажется, приехали.

18

Петя лихо заложил крутой вираж на выщербленной, разбитой площади и остановился у бывшего здания исполкома. Из подъезда тут же выбежал сияющий Саша Рогов. Но, увидев хмурое лицо подъехавшего начальника и незнакомого, сухого, как жердь, человека, который, опираясь на палку, выбирался из машины, он сник, сообразив, что случилась какая-то непредвиденная, серьезная неприятность. Дзукаев отметил перемену на лице Рогова и быстро объяснил: только что при попытке к бегству убит Тарантаев, а Одинцов погиб.

В этот момент от колонны отделился Червинский и сделал несколько коротких, несмелых шажков навстречу Елецкому. Лицо Ильи Михайловича выражало полное изумление.

— Боже, не может быть! Антон Ильич, живой! Нет, я в это никогда не поверю! Дорогой вы мой, правда, живой, как я! И такой здоровый! Ой, извините меня, старика, можно я вас сейчас обниму от всего сердца?

Червинский прослезился, стал искать в карманах носовой платок, но махнул рукой и вытер глаза сложенными щепотью пальцами. Он ткнулся носом под мышку Елецкому и обхватил его обеими руками. Сгорбленная спина старика вздрагивала.

Елецкий, неловко прижимая к себе плечи Червинского, высоко поднял подбородок и часто моргал повлажневшими веками.

Вконец растерявшийся от этой встречи, Рогов недоуменно взглянул на Дзукаева, и он, подтянув Сашу за плечи, шепнул:

— Бурко ухитрился привезти. Это тот самый Елецкий, понимаешь? Который побывал в гестапо. — Он поморщился, словно от больного зуба. — У Тарантаева, будь он трижды проклят, при виде Антона ноги подкосились, так испугался… Ну, а эта твоя, что в госпитале делает? Арестовал?

— Какой там! Похоже на воспаление легких. В кровати лежит. Сейчас лучше. Только я теперь думаю…

— Что? И ты думаешь? Боишься, что и она окочурится, когда его увидит?