Передает «Боевой» - [2]

— Рад, что есть кому думать за немцев, господин посол.

Бекерле побледнел и отошел. Граф остался стоять с бокалом в руке. Он не помнил, как взял его со столика, уставленного самыми различным лакомствами. Теперь графа уже интересовали все гости без исключения.

Представитель болгарского военного министерства… какой безликий генерал! Да, царь демонстрирует свое безразличие к Красной Армии и в то же время, если судить по полиции, свой страх перед ней. Вошли деятели культуры Болгарии. Интересное явление — армия и культура. Большевики мастера на каламбуры…

Доктор Александр Пеев получил приглашение на прием в качестве публициста, посетившего Советский Союз и доброжелательно высказавшегося о событиях, происходящих в этой стране, ее людях и политике. Он очень долго колебался, принять приглашение или отказаться. Для него события в мире начали принимать характер кошмара, титанического поединка между старым миром и всем прогрессивным. Доктор убеждался в серьезности событий, а также в том (этому способствовали разговоры, которые в последнее время он вел со своими приятелями из военного училища), что война Германии с Англией, по существу, какой-то ложный ход Гитлера и что фюрер готовит настоящую войну против Советского Союза. Александр Пеев прекрасно понимал, что каждый показной контакт с советскими людьми может только успокаивать совесть трусов и демагогов. Для него же подходило время, когда надо было трезво определить свою точку зрения. Время не могло примириться с позицией «вне игры»: чересчур точно разделило оно мир на две половины, определив, кто и на какой из них останется.

Доктор поделился с женой одной-единственной мыслью, но та тотчас же поняла его и, побледнев, в изнеможении опустилась в кресло:

— Сашо, что ты надумал?

Доктор закрыл глаза и сказал:

— Пойми меня правильно. Я не могу не начать… Фактически я уже оцениваю методы борьбы и прихожу к другим убеждениям. Как поступлю — пока еще не знаю. Важно то, что я должен, раз считаю себя коммунистом, искать какой-то путь, проявить свою готовность к борьбе.

Елизавета успокоилась: уже сколько лет он делал все возможное, чтобы быть впереди всех. Она не могла догадаться, что́ именно он предпримет, но, исходя из своего прежнего опыта, знала, что муж засядет за свою «эрику» — и потекут часы, когда она будет слышать только дробь его машинки и всего лишь одну фразу:

— Елизавета, прошу тебя еще кофе!..

Пеев шел в советское посольство с видом человека беззаботного, веселого. Жена его догадывалась, что это напускное спокойствие, что он всего лишь демонстрирует веселое настроение, а это означало, что муж что-то скрывает. Когда Сашо такой, незачем просить его рассказать о том, что он переживает, — все окажется напрасным. И еще она знала: сейчас он будет подбирать каждое слово, которое произнесет, каждую мысль, которой поделится. Это хорошо: полицейские ищейки едва ли найдут, что доложить о нем, хотя Пеев не ради полицейских стал таким.

— Я считаю себя коммунистом. Я считаю, что мое человеческое достоинство унижено, что моя национальная честь запятнана заговорами дворца с германским фашизмом. Я должен сопротивляться. Быть только безобидным чиновником? Нет! Никогда! Война не минует Советский Союз. Если фашизм победит, человечество будет отброшено на столетия назад… Этого нельзя допустить! У меня есть сын. Как же он будет жить?

Елизавета пристально посмотрела на мужа.

— Ты думаешь, Сашо, что я не знаю, почему ты такой?

— Думаю, что пока еще не знаешь. Когда речь заходит о войне и человеке, у него есть о чем подумать…

Она больше ни о чем не расспрашивала его. Даже когда они случайно столкнулись с итальянским военным атташе и Александр сверхосторожно уклонился от вопросов полковника, она знала, почему он столь осторожен: значит, у него были на то основания. Оставалось только попасть ему в тон, в тон его настроения. Руководствуясь чувством, подсказывавшим ей, чего он хочет в каждый данный момент, она или оставалась возле него, или незаметно растворялась в пестрой толпе дам. Александр был бледнее, чем обычно. Но больше всего Елизавету пугали его глаза. Они выражали твердость. В них горела такая решимость, какую она видела в них, когда ему пришлось столкнуться с полицией в Карлово и Пловдиве.

Доктор Пеев направился к полковнику Ивану Федоровичу Дергачеву — военному атташе Советского Союза — и остановился перед ним. Глядя ему прямо в глаза, серьезный, строгий и, по всей вероятности, сильно взволнованный этой встречей, произнес:

— Доктор Александр Костадинов Пеев, адвокат.

Дергачев протянул ему руку и, улыбнувшись, сказал:

— Иван Федорович.

Сказал громко, чтобы у тех, кто мог наблюдать за ними, создалось впечатление, что они ни о чем особенном не говорят.

— Товарищ Дергачев, у меня есть основания считать, что Гитлер готовит войну против вас…

Дергачев еле заметно улыбнулся. Вместо ответа стал усердно класть на тарелку бутерброды. Потом передал ее доктору, налил вина и произнес:

— Я вас слушаю, товарищ Пеев!

— Все на редкость просто, товарищ Дергачев. Фашизм готовится воевать против вас. Изменники продали Болгарию фашистам…