Передает «Боевой» - [133]

Почему господин Капралов продает на два миллиона скота и за один вечер пропивает у корчмаря Жеко шесть тысяч левов? Он видел, как тот отсчитывал деньги! А он зарабатывает шестьсот левов в месяц и кормит четырех из десяти в доме? Этот доктор в очках говорит что-то о тайнах тех, что воюют на фронтах Востока и теснят немцев на запад. В докторе — обаяние героев из легенд о гайдуцких защитниках, сила тех, которые не стояли смиренно перед пашами. В нем сила стариков, которые показывали раны, полученные восемнадцать лет назад, когда в селе зажгли большой огонь на кургане и сожгли портреты царя.

Солдат прикусил губу. Он чувствовал, что на процессе защищают его самого, его судьбу, его будущее. Ему казалось, что вот он становится рядом с доктором Пеевым, берет часть его вины на себя, как тот радист Эмил, и отвечает председателю суда словами доктора:

— Если и есть у нас предательство, то это предательство дворцовой прогерманской клики, которая предала нацию фашистам. Если это национальное предательство начало катастрофы, то причина ее в основе экономического и государственного строя.

И, словно специально для солдата, доктор усмехается, показывает куда-то в направлении выходной двери и говорит:

— Поэтому голодающие хотят знать причины голода, а им отвечают пулями и нагайками. Поэтому виновники нищеты нашего народа судят теперь коммунистов, тех, кто знает, как залечить раны, каково будущее нации…

Будущее нашего народа мрачно и тревожно. Это беспокоит коммунистов, а также людей из народа с честными мыслями, с правдивыми душами, с искренними сердцами. Тогда, господа, за что меня судить? Меня называют большевистским шпионом. Хорошо, вам нравится эта формулировка: она пугает своей грозностью. Но это не предательство — спасать свой народ посредством разведки от предательства, спасать свою страну от разгрома и национальной катастрофы. Это не шпионаж — охранять с помощью разведки свой народ от платных шпионов, находящихся на службе, которую должны занимать только предельно честные, бескорыстные люди!

Кандидат в подофицеры поднял голову:

— Кто это?

— Спишь, начальство? — заглянул ему в лицо солдат. — Беги, подпоручик зовет тебя.

Подпоручик, сын учителя, был мобилизован еще до войны. Этот юноша, как говорили солдаты, походил на девушку. Он был начитан и замкнут, служил в тюрьме случайно, замещал какого-то подпоручика из кавалерии. Пришел сюда, потому что его ранили на Балканах во время сражения с партизанами.

— Садись, Ильо!

— Слушаюсь, господин подпоручик! — И солдат опустился на стул.

— Ильо, побудешь под арестом этой ночью. А утром не ходи в судебную палату.

Кандидат в подофицеры замер:

— Разрешите спросить, господин подпоручик, почему?

— Генерал Кочо Стоянов видел, как ты глядел на того с усами, Пеева. Приказал убрать тебя из зала суда.

— Первый раз вижу таких людей, господин подпоручик.

— Ты в этом уверен, Ильо? — Офицер предложил сигарету. — Большевизм — отрава для народа, Ильо. Он гонит людей бунтовать ради куска хлеба, проливать кровь из-за того, что существуют рабы, Ильо. Большевизм страшен, потому что хочет отобрать миллионы у миллионеров, Ильо.

Солдат слушал как громом пораженный. Подпоручик говорит точно так же, как и другие офицеры, — против коммунистов, а тебе хочется слушать его еще, еще и еще.

— Я не буду смотреть на господ подсудимых, господин подпоручик. Я буду смотреть только на портрет его величества.

Офицер пожал ему руку:

— Я сообщу, что ты исправился. Разрешаю тебе уйти. Если подведешь меня, пострадаем оба, Ильо.

Солдат лежал, закинув руки за голову. «Да, большевики отнимут миллионы у миллионеров, а раз так, все станут равны. Пусть даже не раздают миллионы. Пусть только дадут человеку возможность иметь хлеб от молотьбы до молотьбы. Пусть будет хотя бы полкилограмма сахара на человека в год. Пусть не будет долгов в записной книжке Желювия, долгов фельдшеру. Не будет недоимок… не будет лесных штрафов…

Чудес на свете не существует. А большую правду вижу. Он показал ее мне. Если его оправдают, значит, не совсем он был прав. Если осудят, значит, верно было все, что он сказал на процессе…»

Елизавета Пеева перебирала фотографии Александра.

Для нее он уже был человеком обреченным. Его ждала смерть. Никакого чуда не произойдет. Ведь чудес не бывает. Тот, кто шел на Голгофу, сошел после смерти с креста, пронесенного на израненных плечах через толпу головорезов. Саша тоже воскреснет из мертвых, но не по божеским законам, а по законам правды.

Елизавета никого не искала. Понимала, что процесс будет идти при закрытых дверях. Кого просить о разрешении присутствовать на нем? Никто не обращал внимания на ее просьбы. Она сидела дома и слушала шуршание неопавших листьев, шум реки, свист ветра и стук дождя по железному подоконнику. Мир — это шум, голоса, надежда и борьба. И смерть. Лучшие уходят. Остаются миллионы хороших, но они обречены, потому что существует рабство. Сашо хотел уничтожить рабство и потому должен уйти из жизни.

Елизавета была тысячу раз благодарна Никифорову. Он звонил по телефону, хотя знал, что их разговоры подслушивают, сочувствовал, желал быть мужественной. Его взволнованный голос выдавал благодарность Сашо, который не выдал никого из своих боевых друзей. Никифоров был в стороне от процесса, но он был из тех, которые наверняка сядут на несколько лет в тюрьму. До падения фашизма.